Ошейник Жеводанского зверя

GroSSmaster: Ну да, если ты такой умный, то объясни некоторые интересные фактики. К примеру, когда де Ботерн посадил Шастелей, Зверь исчез. А когда выпустил, Зверь снова появился.

BioluX: Зверь исчез, потому что де Ботерн его подстрелил.

GroSSmaster: Ну допустим, тогда что скажешь про Жана Шастеля? Кого он подстрелил? Еще одного зверя? Не многовато ли экзотичного зверья на одну провинцию?

BioluX: Их изначально могло быть два.

GroSSmaster: Факты подгоняешь. Смотри, Антуан Шастель, во-первых, с семьей не ладил. Почему? Папаша-то у него религиозный был, а сынок – наоборот. Шастель жил один, на горе Мон-Муше, если глянешь на карту, поймешь, до чего удобно. Потом, очевидцы неоднократно утверждали, что видели, как обрывались следы Зверя и начинались человека. Окончательно убить Зверя удалось только Шастелю-старшему, причем застрелил он его не как-нибудь, а серебряной пулей. И кстати, Антуан после того, как Зверя убили, исчез бесследно.

BioluX: Сам ты факты подгоняешь. Если выбросить следы, то все объяснимо. Смотри, Антуан Шастель действительно побывал в Африке у берберов, что возвращает к теории экзотического зверя или пары зверей, которых привез во Францию. Выдрессировал. Выпускал охотиться, а когда сел, то и зверь пропал – выпускать стало некому. И следы не обрывались, не надо гнать, указывали, что следы шли РЯДОМ, если ты понимаешь, что это такое. И снова доказывает, что Зверь был «одомашнен». А что Антуан исчез, так понятно, небось Шастель-старший испугался, что кто-нибудь додумается до проделок его сыночка, и сам же его пристрелил. Серебряной пулей. Для надежности.

GroSSmaster: Может, скажешь, что и ошейника не существует? Того, который Шастель из Африки привез, чтобы в волка обращаться? А я его сам видел!

BioluX: Не знаю, что ты видел, но лучше сходи, голову подлечи...

– Ирка, ты чего в такую рань? – Аленка зевнула и потянулась. – Интересное что-то?

Ирочка мотнула головой: нет, ничего интересного, взрослые люди не верят в сказку и перебрасываются фактами, словно мячиком, тщательно выстраивая теории на песке и закрывая глаза на нестыковки.

Но какое отношение имеет та, давняя история к нынешней Ирочкиной жизни? Совершенно никакого. Слепые страхи, вынырнувшие из слепой ночи, и в довершение – пропущенные звонки на мобильном телефоне.

Тимур. Хочет, чтобы она вернулась? И ведь вернется, не к нему убегая, а из дому, от бабки с ее навязчивыми наставлениями, от матери, которая уже проснулась – нервно стучат каблуки домашних туфель; от любопытной Аленки, от Лешки с его унылой и никчемной жизнью, каковая лишь отражение Ирочкиной.

И потому, когда телефон снова зазвонил, Ирочка сняла трубку.

– Алло? Да. Прости, но... да, случилось. Папа от нас ушел. Нет, я в порядке. Я скоро вернусь. Честно, вернусь!

– Слышал? Она вернется. Ну конечно, вернется. Куда ей от нас, правда? – Марат влажной салфеткой убирал кровь: подсохшая, та прочной корочкой стянула губы, кожу под носом, ссадину на левой щеке и костяшки пальцев. Марату досталось. Тимуру досталось. Ирочка испугается.

– Да ладно, со всеми бывает. Мир сейчас такой... опасный.

– Что я ей скажу?

Рыжая вода на белом фаянсе, потом надо будет все тщательно затереть... а привычка, однако, сказывается.