Ошибка канцлера

Современникам оставалось удивляться: не приложить усилий даже к тому, чтобы распорядиться о достойном портретисте, известном при европейских дворах или хотя бы при своем, русском. Простой ремесленник из тех, что писали образа, театральные декорации, расписывали стены, – это ли не унижение для ее императорского высочества. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин втайне негодовал больше других. И тем не менее нет никакого чуда в том, что кто-то назвал Ивана Вишнякова „придворным художником“, а что, если подобная история произошла и со строителем Климента?

Правоподобно ли, что автор „Сказания“, так подробно и безошибочно называвший имена действующих лиц, участников климентовской истории, обстоятельства их жизни, мог не знать имени архитектора, по чертежам которого воздвигалась красавица церковь? Или безразлично отнесся к авторству? Сама ссылка на придворные круги утверждает обратное. „Придворный архитектор“, на которого ссылается „Сказание“, придавал замыслам Бестужева-Рюмина особое значение и вес. Поэтому отсутствие его имени также становилось загадкой. Именно загадкой – не случайностью. Долгие годы работы над материалами XVIII века убеждали: случайностей это столетие, по существу, не знало. Расчет, предусмотрительность, дипломатическая выверенность каждого шага, поступка, произнесенного, тем более написанного слова – его характерные и неотъемлемые черты.

Автор „Сказания“ мог опустить хорошо известное имя, потому что архитектор впал в немилость, перестал пользоваться в момент написания рукописи благоволением двора или тем более самого Бестужева-Рюмина. Или – потому что появилось новое причастное к строительству лицо, относительно которого предпочтительнее было не называть зодчего. Тем не менее ссылка на царский двор оставалась очень существенной, хотя и не облегчала поиска. Скорее всего, речь шла о человеке, не носившем звание придворного архитектора, а просто выполнявшем заказы двора.

Петербург Дом английского посланника. 1741 год

Дорогая Эмилия!

Ты удивишься столь скорому моему письму. Поверь, это не моя прилежность. События у нас в Петербурге развиваются с такой быстротой, что я с моими письмами начинаю за ними не успевать. Итак, приготовься к настоящей сенсации.

Его королевского высочества герцога Курляндского Ернеста Бирона более не существует. Рука, к которой с таким благоговением спешили припасть многие, заключена в крепость, и не какую-нибудь, а вдали от столицы – в Шлиссельбурге. Ее обладателя ждет следствие, суд и приговор, который, скорее всего, окажется крайне суровым. Такова воля новой русской правительницы принцессы Анны.

Все совершилось с немыслимой, молниеносной быстротой. В то время как Бирон наслаждался первыми днями неограниченной своей власти, принцесса Анна обрела себе защитника. Роковой бокал с бриллиантами поразил в самое сердце действительного виновника Белградского мира фельдмаршала графа Миниха. Профессиональный военный, всю жизнь не вкладывавший в ножны оружия, граф был взбешен и искал способа отомстить регенту – задача в высшей степени сложная, если бы не пришедшиеся удивительно ко времени жалобы принцессы Анны. Миних, утешая принцессу, вырвал у нее согласие на арест Бирона и его сторонников, но прежде всего регента.

Однако, согласившись на переворот, принцесса решительно отказалась от личного участия в нем. Фельдмаршал оказался перед выбором – произвести переворот единолично и немедленно, имея в виду слабохарактерность и болтливость Анны, или по той же причине рисковать собственной головой, так как, нет сомнения, принцесса поделилась бы содержанием разговора со своей бывшей воспитательницей, с прекрасным графом Линаром и бог весть еще с кем.

Миних принял совершенно авантюристическое решение. Он направился во дворец, где продолжал находиться Бирон со всем семейством, в сопровождении кареты, которую выдавал за карету принцессы. Кто бы усомнился в присутствии в ней самой Анны! Ссылаясь на волю якобы сидевшей в карете принцессы, он преспокойно проследовал на половину регента и арестовал его в ночном белье, вырвав из самого спокойного и благополучного сна. Под арест была взята и вся семья регента, маленький император Иоанн передан под опеку матери. Следующим состоялся арест Бестужева-Рюмина как правой руки Бирона. И патрон, и его помощник помещены в Шлиссельбургскую крепость. Девятого ноября принцесса провозгласила себя единовластной правительницей Российской империи до совершеннолетия собственного сына. Двумя днями позже ее указом принц Антон получил чин генералиссимуса, а вторым лицом в империи стал, как и следовало ожидать, фельдмаршал Миних. Старый вояка достиг своей цели и одержал самую значительную в своей карьере победу, не пролив на этот раз ни капли крови. Высокие чины розданы и всем тем, кто еще недавно были союзниками Бирона, а главным образом Бестужева-Рюмина. Наверное, стоит добавить, что все эти события разыгрались во дворце, где продолжает стоять на пышнейшем катафалке тело покойной императрицы и не прекращаются бесконечные траурные церемонии.