Ошибка канцлера

Автор Климента во многом напоминает итальянского мастера. Но как будто более сдержанного, осторожного, раздумывающего. Там, где неизвестный зодчий делает первый крадущийся шаг, Растрелли – стремительный рывок. Там, где строитель замоскворецкой церкви будто присматривается к окружающему миру, набирает первый глоток воздуха, Растрелли захлебывается ветром, распахнутый в своих ощущениях, как никто из русских современников способный ощутить все многообразие природных и архитектурных форм, пользоваться ими вдохновенно, увлеченно и предельно расчетливо.

Как ни удивительно это звучит, но в основе творений Растрелли всегда лежит математически точный расчет, как достичь нужного впечатления без лишних деталей, без затрудняющих восприятие главного мелочей. И если Д. В. Ухтомский вынужден был отказываться от любимой им позолоты, потому что так требовали заказчики, Растрелли делает это сам, сохраняя лишь отдельные всплески, как лучи прорывающегося через бегущие облака солнца, на безмятежно ясной и праздничной лазури его построек. „Мы привыкли к зрелищам огромным и великолепным“, – скажет один из современников архитектора в шестидесятых годах XVIII века. То, что создавал Растрелли, полностью отвечало такому определению, то, что удалось строителю Климента, выглядело словно бы вступлением к нему.

Петербург. Зимний дворец Императрица Елизавета Петровна и А. П. Бестужев-Рюмин

– За невестку, что ли, пришел просить, вице-канцлер? Вишь, какие дела в семействе твоем творятся. Не зря, выходит, ты старался, чтоб мне фамилию Брауншвейгскую за рубеж отпустить. Сердце-то твое тебя к ним тянет, хоть на словах мою руку держишь.

– Я не могу отнести невестки своей к нашему семейству, ваше величество. Те несколько месяцев, которые брат мой находился в супружестве с госпожой Ягужинской, убедили его в совершенном их жизненном несходстве. Жалеть о ней, тем более просить за нее ни я, ни брат мой не намерены.

– А чего ж женился брат-то твой?

– Ваше величество, человек слаб – от больших богатств отказаться трудно. Брат не устоял, за что, как сам понимает, поплатился.

– Ну, поди, не одни богатства – сам небеден. Чай, сердце тоже свое словечко шепнуло.

– Ваше величество, брату пятьдесят пять лет. К тому же, подобно мне, он никогда не был охотником до прекрасного пола, хотя наследников иметь бы и хотел.

– Тогда уж и впрямь отыскал себе пару! Сколько лет-то Ягужинской – старуха уже.

– К сожалению, в этом не могу согласиться с вашим величеством. Госпоже Ягужинской всего сорок – самое прекрасное для дамы время: и в разум бы войти, коли он от Бога дан, и деток родить не поздно.

– Тогда уж тебе Натальей бы Лопухиной любоваться, как все первой красавицей ее объявляли, на балах на нее дивились.

– Слух такой до меня не доходил, а самому видеть не доводилось. Помнится, один Лесток о ней толковал, других не вспомню. Но вы назвали фамилию Брауншвейгскую, ваше величество. Именно ею я намеревался обеспокоить ваше внимание.

– В крепости им плохо? Воздух в Динамюнде не тот аль провиант не по вкусу?

– Не скажу насчет воздуху и провианту, но оставаться в Динамюнде им и впрямь не следовало бы.

– Что предлагаешь, вице-канцлер? С какой помощью им спешишь?

– Ваше величество, всю фамилию, думается, перевести бы в глубь России надлежало. Принцесса Анна родила вторую дочь, может родить и сыновей, раз такое согласие с принцем у них настало. Из Динамюнде слухи слишком легко в Европу проникнут. Могут до Марии Терезии дойти.

– Насчет сына это ты прав, Алексей Петрович. А что на примете имеешь – место какое? В Сибирь их гнать даже Лестоку не хочется.

– Ни в коем случае, ваше величество! Такой переезд будет в глазах Европы жестокостью и приговором. Можно обойтись и без него. На первый случай, скажем, и Рязань наша хороша будет. И климат как в Европе, и морозов особенных нет, и лето достаточное, а поди доберись, разыщи. Да и розыск всякий на виду окажется. А в Рязани можно и дом хороший, и сад бы вроде как положено, а за таким частоколом, что крепости под стать.

– Значит, что-то уж и на примете есть?

– Иначе и не тревожил бы вашего величества – Раненбург.

– Погоди, да это никак меншиковские владения?

– Да, ваше величество. Крепостцу там Александр Данилыч покойный соорудил. Сказывают, со стенами, валами, даже рвом, как фортификационными правилами положено. Ни тебе войти, ни выйти иначе как по подъемному мосту. За стенами со стороны не видать.

– Не там ли Данилыч после ареста-то находился?

– Там. И со всем семейством. В самой раз и для фамилии будет. А если новое решение подоспеет, оттуда и перевозить легче – никто не узнает ни кого везут, ни куда.

– Ох и ловок ты, Алексей Петрович, ох ловок!

– Служба такая, ваше величество.

Лондон Министерство иностранных дел Правительство вигов

– Вы давно ничего не сообщали о Брауншвейгской фамилии, Гарвей. Что с ними? Все еще в старом меншиковском владении?

– Нет, милорд, это была лишь недолгая остановка на их крестном пути.