Ошибка канцлера

Между тем в первых же указах фигурируют две одинаково занимавших императрицу постройки: собор и театр. Собор должен был воплотить благодарность дочери Петра гвардейскому полку, первому принесшему ей после дворцового переворота присягу на верность. В слободах Преображенского, „батюшкиного“, как любила говорить сама Елизавета, полка должен быть построен соименный полку храм с приделом в честь Климента, папы Римского, на день чествования памяти которого пришлось „счастливое восшествие на отеческий престол“. Театр – это подарок Москве, в преданности которой былая цесаревна не испытывает полной уверенности. Москва сохранила свой непокорный нрав. В ней немало родственников сосланных и казненных еще в „батюшкины“ времена, которые не пожелали искать милостей и прощения у петербургского двора. Наконец, недавняя история с поднесенными Анне Иоанновне Кондициями тоже способна навести на серьезные размышления. Елизавета предпочитает сделать старой столице царский подарок, которым и займется Растрелли. Что же касается полковой слободы…

Предусмотрительность и осторожность не могли помешать. Понимая, чем она обязана имени отца, Елизавета Петровна и здесь в выборе зодчего апеллирует к отцовской памяти. Пусть проектом Преображенского собора займется Михайла Земцов, всем обязанный Петру I и ценимый им.

Трудно найти более яркое воплощение всех тех качеств, которые вызывало к жизни и поддерживало петровское время, чем деятельность Земцова. Подростком приезжает он в новостроящуюся столицу на Неве и овладевает итальянским языком – царь нуждается в переводчиках. Не удовлетворившись этой первой профессией, Земцов уже двадцати двух лет оказывается в Городовой канцелярии, занимавшейся возведением Петербурга, в качестве ученика первого архитектора города Доменико Трезини. Формально ученик, в действительности через считаные месяцы помощник Девять лет пребывания в заваленной работами мастерской Доменико Трезини приносят ему и превосходную профессиональную подготовку, и личную известность в строительных кругах. Его запрашивает к себе главный распорядитель дворцовых работ Микетти и сразу же направляет в Екатериненталь строить по его проекту великолепный дворец.

В 1723 году Петр обращает внимание на дельного и энергичного строителя. Земцов получает поручение ехать в Стокгольм со сложным и очень необычным заданием: „Ехать тебе всток Гольм итамо сыскать как у них держитца подмаска у полат, так же и в городах: утех которые кземле так и на площатках ежели есть площатки чем крепят от течи иприговорить на нашу службу: человек также двух инных мастеров“. Желание Петра было выполнено. Из числа необходимых ремесленников Земцов привез с собой мельничного мастера, плотника, „пружинного мастера“, „стейнмастера, или каменосечца“ и садовника. С отъездом в следующем году из России Микетти Земцов, по распоряжению Петра, заменит его в ведении всех дворцовых построек. Ему же передаются обязанности городового архитектора Петербурга. Уже при Анне Иоанновне он станет к тому же архитектором Александро-Невского монастыря и все годы будет вести основанную в Петербурге архитектурную школу, выдвигая оригинальные мысли об организации обучения.

Но Петр верен себе. Даже будучи уверен в знаниях и одаренности Земцова, он тем не менее собирает в 1724 году в Петербурге архитекторов и предлагает им аттестовать Земцова. Общее мнение признало его достойным звания „архитектора полного и дествительно непрекословно во всех касающихся делах этого художества“. Только с этого времени Земцов начинает именоваться архитектором вместо ученика архитектуры – „гезеля“.

Петербург. Зимний дворец Императрица Елизавета Петровна и М. Е. Шувалова

– Вишь, Мавра Егоровна, сколько у императрицы Елизаветы Петровны друзей да сродственников объявилось. Цесаревной была – не знала, как за стол зазвать, чтоб пустые куверты глаз не кололи, застолье шумным было. А теперь, коли всех удовольствовать, империи не хватит, так руки со всех сторон и тянут, так и тянут: а мне, а мне, почему ему больше, почему нам меньше. Свету божьего за ними не видать.

– Так кого же и просить, государыня-матушка, как не тебя. Одна ты всех благ подательница, одна ты всем заступница и защитница. Куда ж людям без тебя! Вот и просят, вот и беспокоят, потому императрица, самодержица.

– Да брось ты слова эти говорить. „Самодержица“! Сама знаю. Только сколько ж можно в утробы свои ненасытные толкать! Уж расперло всех от богатств-то, того гляди лопнут, ан нет, мало. Уж, кажется, чего родне Алексея Григорьевича ни дадено, каких земель ни набрались, каких чинов-орденов ни получили, а все кому-то не хватает.

– Матушка, тебе не в труд, не в убыток, а с Алексеем Григорьевичем ведь какие годы прожиты. Только мы одни возле тебя, голубушки нашей, и были. На кого, как не на нас, тебе полагаться.

– Опять годы! Да какие такие годы, Мавра, позволь спросить? Может, прав у цесаревны отроду не бывало, может, вступила она не на престол родительский, может, в царском роду чужая?