Нет, конечно! Но разве была другая возможность? Он был теперь один. Сатина осталась в прошлом. Осторожными шагами Филипп направился по узкой покрытой щебенкой дорожке к калитке из кованного железа. За решеткой стояла церковь, напоминавшая большое привидение.
Это ему показалось или на самом деле все сейчас было чернее, чем вчера?
Филипп ухватился за ручку, и ржавая калитка распахнулась.
Крик, холодный и четкий, как лед, прозвучал в тишине, и сердце Филиппа подпрыгнуло до горла. Он посмотрел на петли. Вчера они были безмолвны. Почему такой звук сейчас?
Ответ пришел ему в голову через мгновение. Они скрипели, потому что подвал сегодня не был пуст. Тюстер был дома.
Филипп чувствовал, как бьется в его голове кровь, когда медленно шел к церкви. Шаги по дорожке отдавались слабым эхо между стволами деревьев и церковной стеной, отчего ему стало казаться, что кто-то идет за ним по пятам. Но это было влияние тюстера.
Темнота. Тени.
В вершинах деревьев гулял ветер, листья шелестели. Где-то он услышал хлопанье и понял, из-за чего это задолго до того, как обогнул церковь и еще раз остановился перед лестницей в подвал. Сломанная дверь вертелась на петлях и стучала по стене.
От этого звука волосы на его затылке поднялись и торчали как иголки у ежа.
Филипп глубоко вдохнул и спустился по лестнице.
— Эй!
Его сердце билось так громко, что он не смог ничего выговорить. Лишь постучал по двери. Три раза подряд.
Сначала ответом была тишина. Глубокая тяжелая тишина, как в черном лесу в середине ночи, когда все звери уже уснули и никто еще не проснулся.
Затем в темноте прозвучал голос, который был
Как эхо от шепота покойника.
Как дыхание безумца.
Голос выполз из тени, как змеи выползают из своего гнезда, обвил его, залез внутрь, наполнил паникой.
Долю минуты Филипп был готов убежать. Никогда раньше он так не боялся: он погрузился в ужас и только колоссальным усилием воли заставил себя остаться на месте.
— Меня… — начал он, и звук собственного голоса немного успокоил его. Он звучал более мужественно, чем он думал. — Меня зовут Филипп.
—
— Я лучше здесь постою, — сказал Филипп. — Если это, конечно…
—
— А здесь…
—
Филипп закрыл глаза, собрал, мужество, которое в нем было. И вошел в подвал.
Холод окутал его тут же, как будто на его плечи легло одеяло изо льда, и все, что в нем было тело, мысли, душа, — до предела съежилось. Только теперь Филипп понял, что имела в виду Сатина, когда сказала, что здесь вчера было недостаточно холодно.
Изо рта у него, должно быть, шел пар, но из-за темноты он этого видеть не мог. Он был заживо погребен, как грешники на кладбище.
И он уже начал чувствовать это. Под кожу это ощущение вползало, как клещ, въедалось в мозг, в мысли, наполняя его всего вспышками кошмара.
—
Да, Филипп проверил это на себе.
Надо было торопиться.
— Я п-пришел сп-просить т-тебя кое о чем, — сказал он.
Голос его дрожал, но Филипп был не виноват. Здесь было слишком холодно. А он испытывал страх.
— О т-той ночи, к-когда варгар был в з-заточении в п-подвале.
Пауза была долгой, единственным звуком в ночи было хлопанье сломанной двери, которая стучала в такт ударам его сердца. Тени еще плотнее охватили Филиппа.
— Эй, — крикнул он. — Ты еще здесь?
—
(Эй! Ты еще здесь?)
Вдруг в темноте прозвучало далекое эхо, и этот звук, как холодная рука, схватил Филиппа за сердце.
Он услышал голос Кнурре Ратника, который произнес эти слова тогда, войдя в подвал.
(Где ты? Почему тут так темно? Когда ты мне дашь то, что обещал? Почему ты не отвечаешь? Эй! Эй!)
Голос Кнурре исчез, как пламя свечки от дуновения ветра, и тюстер продолжил свою речь:
— И ч-что т-тогда? — спросил Филипп. Его голос дрожал сильнее. Он заметил, как вырос его страх. Тот отодвинул все разумные мысли, оставив место только для кровавых снов и ощущения, что за Филиппом через черный лес гонится кто-то большой и рычащий.
— И что с-случилось т-тогда?