Ошибка Оноре де Бальзака

А Мавродий долго еще стоял, задумчиво глядя на соседскую хату. Уже и сумерки легли на село, небо посинело, где-то на другом конце улицы мычали коровы и лаяли собаки. Мавродий все стоял у тына в тяжелой непреодолимой задумчивости. Вздрогнул, только когда над господским парком оглушительно лопнули одна за другой несколько ракет и в высокой синеве заискрились чудесным узором огненные росчерки. Треск не прекращался, небо над дворцом переливалось и пенилось сияющими узорами, и верховненские крепостные долго наблюдали из своих дворов эту удивительную панскую потеху.

Во дворце было весело. Проездом в Броды к Ганской заехал князь Конецпольский с женой и сестрой. В честь высоких гостей графиня устроила ужин. Дворецкий Жегмонт со слугами занимался фейерверком. Из окна флигеля смотрел на игру огня управитель Кароль. Его к ужину не пригласили.

Большой зал, ярко освещенный высокими канделябрами и карсельскими лампами, отливал золотом. Князь Конецпольский прохаживался об руку с Бальзаком вдоль стены, украшенной портретами Ржевусских и Ганских. Дамы — жена и сестра князя — говорили с Эвелиной. Она жаловалась:

— Только траур по покойному мужу удерживает меня здесь, в Верховне, как в монастыре. Благодарение богу, господин Бальзак развлек меня, но и он все работает, пишет. Понимаете, с утра до утра, круглые сутки. Я едва смогла убедить его съездить в Киев, чтобы немного отдохнуть. — И, понимая значение своих слов, как бы между прочим добавила — Губернатор Фундуклей прислал ему письмо, очень просит приехать посмотреть Киев, познакомиться с поклонниками его таланта.

Красивая и своенравная княгиня Зося Конедпольская с большим интересом слушала Эвелину и кое в чем завидовала ей. Что и говорить, Эвелине везло. Бальзак, правда, не обладал блестящей внешностью, но слава, имя, романтика… Княгиня от зависти даже топнула ножкой, обутой в маленькую, шитую золотом туфельку, и ударила перстнем о поручень кресла. Худая и некрасивая сестра князя княжна Данута сидела в кресле, выпятив плоский бюст. Она чувствовала себя дурно в таком обществе. Ни Бальзак, ни Ева не интересовали ее. Она смотрела, не мигая, в дальнюю нишу, где стоял белый мраморный бюст Венцеслава Ганского, которого она знала лично, с которым была более чем просто знакома. Кто знает, не будь этой красивой Ржевусской, может быть, Данута не осталась бы старой девой.

Княгиня Зося, незаметно склонившись к Эвелине, шепотом спросила:

— Говорят, ты выходишь замуж за Бальзака?

Эвелина удивленно посмотрела на нее.

— Что ты? Мало ли что выдумывают! Нет.

Княгиня готова была поверить, но тогда… что тогда, она не успела подумать. Бальзак и ее муж остановились перед дамами. Они присели, и Бальзаку пришлось развлекать княжну и княгиню, пока Конецпольский не без удовольствия беседовал с Эвелиной. Разговор полился весело и непринужденно, и скоро Бальзак завладел вниманием небольшого общества. Красочно и страстно рассказывал он о парижских салонах, об их блеске и пышности, но когда, незаметно для себя, заговорил о своей работе и увлекся еще больше, первоначального внимания уже не было. Гости слушали только из вежливости. Эвелина нервно кусала губы. Бальзак поймал ее взгляд и понял. Усмехнувшись, он прервал рассказ. Эвелина дернула сонетку.

На пороге появился Жегмонт.

— Господа! — приветливая улыбка, мелькнувшая на губах Эвелины, сразу вернула всем веселое настроение. — Я хочу вам сейчас показать необычайное дарование. Кстати, и вы, мсье Оноре, не слушали его. Это нечто феноменальное! — И уже без улыбки бросила дворецкому: — Приведите его!

— Слушаю!

Жегмонт вскоре вернулся с дедом Мусием. Старик низко поклонился и зажмурил глаза от непривычно яркого освещения. В правой руке он держал бандуру, а в левой самодельную скрипку. Гости снисходительно улыбались. Бальзак резким движением отбросил со лба прядь волос. Он узнал старого чумака и приветливо кивнул ему.

— Дедушка, — ласково сказала Эвелина, — сыграй нам сначала на скрипке, а потом на этом. — Она показала пальцем на бандуру.

— Слушаю, ясновельможная пани.

Дед Мусий поклонился еще раз. Жегмонт придвинул ему стул и на цыпочках вышел. Дед положил бандуру на стол. Минуту стоял задумчиво — широкая белая рубаха и штаны, седая борода, запавшие глаза под высоким лбом — все это казалось видением, сказкой. Бальзака охватывало волнение.