Ошибка просветления

Ю.: Нет, я не спрашиваю. Иногда единственное, что я читаю, — это журнал «Таймс» — видишь, я читаю всю эту ерунду. Почему я его читаю? Я живу в этом мире, и я бы хотел знать, что происходит в этом мире. Почему бы нет? Все остальные книги говорят мне, как улучшить себя, как изменить себя, как быть там-то, как быть тем-то. Я не хочу быть чем-то другим, кем я не являюсь, поэтому меня не интересуют все эти книги. Некоторые люди спрашивают, почему я читаю криминальное чтиво. Потому что там много действия. Если я иду смотреть фильм, я смотрю фильмы про ковбоев. Понимаете, там много действия. Если я смотрю телевизор, я смотрю только рекламу.

В.: На вас влияет то, что вы смотрите?

Ю.: Это также влияет на тебя каким-то образом — ты часть этого мира — он влияет на тебя. Ты не вовлечён, но ты затронут. Есть разница между тем, чтобы вовлекаться и позволять себе быть затронутым. Все окна открыты: не важно, то или это, может прийти что угодно.

У нас очень странные идеи в религиозной сфере — истязать это тело, спать на гвоздях, контролировать, отказываться от каких-то вещей — всевозможные странности. Зачем? Зачем отказываться от чего-то? Я не знаю. Какая разница между человеком, идущим в бар за кружкой пива, и человеком, идущим в храм и повторяющим имя Рамы? Я не вижу большой разницы. Возможно, здесь это антисоциально; на Западе это не считается антисоциальным; здесь мы считаем так. Это всё виды побега, ухода от реальности. Я не против побега, но, убегаешь ты по той улице или по этой, побег остаётся побегом. Ты бежишь от самого себя.

То, что ты делаешь или не делаешь, не играет никакой роли. Твоя практика святости, твоя практика добродетели — это ценно для общества, но не имеет никакого отношения к этому.

В.: Конечно, мы живём в обществе; но что касается этого — просветления, реализации или как вы это называете…

Ю.: Как бы ты это ни назвал — это твоё слово.

В.: …оно никак с этим не связано?

Ю.: Оно абсолютно никак с этим не связано. Я даже иногда дохожу до того, что говорю, будто это возможно для насильника, убийцы, для вора, для каторжника, для шулера — это может случиться! Чтобы выделить это; не то чтобы я…

В.: Но это случалось?

Ю.: Это может случиться, да. Я не знаю, может быть. Это никак не связано: моральные правила поведения не имеют какого бы то ни было отношения к этому. Не то чтобы такой человек был аморален — он не может быть аморален — для него это невозможно, понимаешь, невозможно.

В.: Его поведение автоматически подстраивается под моральный кодекс, превалирующий в обществе?

Ю.: Его поведение, вероятно, до какой-то степени попадает в рамки морального и религиозного кодекса. Но он представляет собой опасность. То, что я говорю, является угрозой тебе, каким ты себя знаешь и ощущаешь. Это угроза для тебя.

В.: Каким образом?

Ю.: Ты не можешь принять это. Как ты можешь это принять?

В.: Но если это приходит автоматически, как может идти речь о вас как опасности? Вы не можете никому предложить способ достижения этого.

Ю.: Именно по этой причине я говорю, что эта индивидуальность не может быть полезна обществу. Она — редкая птица, редкое растение — поместите её в клетку, в музей, и смотрите на неё — она нечто другое, понимаете.

В.: Но никогда не опасная?

Ю.: Тем более, понимаешь, потому что она не вписывается в эти рамки.

В.: Люди говорят, что выживание человечества будет под угрозой уже в течение века.

Ю.: Ты веришь в это? Этот (вид) прожил много столетий, и он найдёт какой-нибудь способ выжить. Я считаю так: мы научимся жить вместе не из любви, не из чувства всеобщего братства, не из-за всего этого, но из страха уничтожения себя. Ты никого не можешь ранить, не поранив себя — не психологически, а физически, — только осознав это, мы научимся жить вместе. Пока каждый ищет своей собственной безопасности, всеобщей безопасности быть не может. Мы говорим о «разрядке» в международном отношении, но она должна распространиться до уровня индивидуальных отношений. Только тогда это возможно; не этими разговорами о «всеобщем братстве», «единстве жизни», «единой жизни» — вся эта ерунда не помогла и не поможет. Только страх заставит нас жить вместе в мире, нравится нам это или нет. Ты можешь взять револьвер и заставить самого сильного в мире человека танцевать для тебя — это факт. Это каким-то образом выживет; вы не позволите всему взлететь на воздух. Только сумасброд, безумец может взять себе в голову, что пришло время всем нам взорваться.