Ошибка разбойника (СИ)

И теперь, спустя много лет, дон Фадрике задавал себе вопрос: хочет ли он, чтобы Инес Рамирес, похожая и на прекраснейшую для капитана Морено на свете женщину, и на его лучшего друга, однажды оказалась вынуждена искать убежище в его доме, ведь только это может заставить девушку стать женой отцовского ровесника. Готов ли желать, чтобы Инес попала в беду, ради того чтобы сделать её своей? Вопрос был невыносимо тяжёлым, но капитан старался быть честен перед собой. Он смотрел в потолок своей комнаты, вспоминал близких людей, вставал и ходил из угла в угол, представлял, какое отчаяние может настигнуть дочь друга, и с облегчением осознал — нет, этого он не хочет.

27. Подозрения

Молодой, красивый, любимый сын состоятельного отца дон Хуан де Теноро, вернувшись в Тагону, ни в чём не мог найти удовольствия. Забавы легкомысленных богатых приятелей стали для него грубыми и скучными, всегда готовые лечь с молодым красавцем в постель служанки — назойливыми до тошноты, оказывающие тайные знаки внимания знатные дамы — простоватыми. Ни одна женщина не могла в глазах юноши сравниться красотой и величественностью с его кумиром — доньей Марией де Медина, а нежной прелестью, умением себя держать и благородным участием — с сеньоритой Инес Рамирес. Не отпускал стыд за составленные под влиянием дона Стефано планы устроить ловушки обеим.

Отцовские наставления, раньше пропускаемые мимо ушей, обретали в душе молодого человека смысл, плоть и кровь. Отец, суровый вояка, служивший с шестнадцати лет, воевавший долгие годы и вышедший в отставку полковником, после смерти жены и замужества дочерей нерастраченную нежность старого сердца обратил на позднего младшего ребёнка, оказавшегося единственным сыном. Мальчику было достаточно с улыбкой посмотреть на отца большими серыми глазами в обрамлении длинных ресниц, как строгая выволочка превращалась в ласковое напутствие. Порки юноша вовсе не знал.

Последние годы старик горько сетовал на свою снисходительность. Сын связался с беспутной компанией золотой молодёжи, где верховодил молодой граф де Перера, а теперь вспоминал, как надменно его сиятельство держался со своими приятелями и милостиво разрешал за себя платить. Суждения графа, разумные или нет, становились для дворянских сыновей окончательными. Теперь дон Хуан считал унизительным своё подчинение более знатному, но едва ли достойнейшему из знакомых. В памяти юноши всплыло, с каким удовольствием отец рассказал:

— Подумать только, до чего ловко осадил наше сиятельство деревенский идальго! Граф думал, стоит ему в суде появиться, как от восторга оказанной им честью все забудут про такие глупости, как закон, а Рамирес: «Вы, ваше сиятельство, можете научить герцога как следует обращаться с графом!». Молокосос побледнел и ретировался, видать, вспомнил, как в столице на него смотрели сынки какого-нибудь светлости.

Тогда дон Хуан не придал большого значения очередному нравоучению, но сегодня отцовские слова в памяти звучали иначе. Хотя отец дослужился до полковника, он никогда не позволял себе пренебрежительно обращаться с людьми низшего положения, не заискивал перед высшими, а с воевавшими офицерами своего возраста, даже званием ниже, держался на равных. С удивлением юноша осознал, сколь схожи манеры его отца с тем, как обращается со своими гостями отставной лейтенант Алонсо Рамирес. Кажется, отец знаком с деревенским идальго и относится к нему с уважением. Припомнить было сейчас мудрено, но, видимо, полковник говорил о доблести лейтенанта в военное время и о том, что повышение в чине Рамирес не получил не по своей вине.

Понимание своей постыдной роли подручного дона Стефано в грязной интриге было мучительным. Дону Хуану казалось, что он предал не только хозяина дома, оказавшего ему гостеприимство, но и родного отца — безупречно честного человека, свою семью, род, кровь и достоинство дворянина. Не на шутку тревожило, что бывший приятель, потерпев неудачу с одной интригой, затеет другую, не менее гнусную, жертвой которой могут оказаться не только Рамиресы, но и герцогиня де Медина, неосторожно доверившаяся негодяю.

Не представляя, как защитить людей, перед которыми дон Хуан чувствовал себя виноватым, и прекраснейшую на свете женщину, юноша слонялся по городу, сторонясь прежней компании, зашёл в таверну и сидел за столом, глотая вино, которое нисколько не утешало.

Неожиданно его позвали по имени:

— Добрый день, дон Хуан.

Узнав голос идальго, юноша поднял голову. Увидеть сейчас сеньора Рамиреса он не ожидал и встревожился:

— Сеньор, здравствуйте! Всё ли благополучно с вами и с сеньоритой Инес?

Идальго выглядел серьёзным, не улыбался, но, наверное, случись беда с его дочерью, был бы гораздо сильнее взволнован:

— Моя дочь в добром здравии. Я хотел с вами поговорить о другой девушке.

Юноша несказанно удивился — никаких других девиц он в Хетафе не знал. С недоумением дон Хуан стал слушать.

— В ночь перед вашим отъездом на тропинке рядом с селением напали на молодую крестьянку, возвращавшуюся из другой деревни, от больной тётки.