Ошибка разбойника (СИ)

Не понимая, почему его спрашивают, юноша пробормотал:

— Она жива?

— Да. Негодяй над ней надругался. Я хотел спросить вас и вашего слугу — не видели ли вы чего-нибудь подозрительного, хотя бы необычного, или, может быть, слышали?

— Не представляю, чем могу вам помочь. Слугу к вам пошлю, куда скажете, поговорите с ним.

— В деле есть одна странность — в кармане передника девушки нашли золотую монету.

— Тогда… Почему вы уверены, что это насилие?

— Бедняжка сошла с ума. А о проделках с монетой я слышал в бытность свою лейтенантом. Не знаю имени негодяя, историю пересказывали как байку довоенных времён — что если не церемониться с упрямой простолюдинкой, то можно ей подсунуть монету. Девушка или сама найдёт, припрячет и не станет поднимать шум, или, если посмеет призвать к ответу насильника, монету у неё найдут и ославят несчастную продажной женщиной.

— Надо же. Я ничего не слышал, — юноша честно пытался припомнить рассказы нещепетильных приятелей и ночь перед отъездом из Хетафе. — После разговора у стены с сеньоритой Инес я отправился спать. Может быть, дон Стефано знает больше — он пришёл позже меня.

— Кабальеро гулял недалеко от того места, где совершено преступление, но он тоже ничего не видел и не слышал.

Была и другая причина, по которой сеньор Рамирес считал дона Стефано, скорее всего, непричастным к насилию над Хилой. Дочь рассказала ему о том, что руку ей кабальеро целовал чересчур жарко для обычной учтивости, и, в понимании идальго, сегильский щёголь был слишком взыскательным, чтобы, нацелившись на дворянку, вдруг наброситься на случайно попавшуюся крестьянку.

Дон Хуан тоже скорее заподозрил бы в нападении кого-то из крестьян или слуг, но его озадачил рассказ о золотом. Недоумение было явно написано на лице юноши, и попытки идальго представить картину совершённого преступления окончательно зашли в тупик. Тем временем молодой человек решил воспользоваться случаем и предупредить сеньора Рамиреса о намерениях его гостя.

— Сеньор, я со стыдом должен признаться, что приходил в ваш дом с нечестными намерениями в отношении вашей дочери.

— Я догадался, — усмехнулся идальго. — И о вас, и о вашем приятеле. Вы поспорили, что ли, на её честь? Я бы не удивился подобной штуке.

— Вы так спокойно говорите об этом…

— Толку возмущаться, когда нет крепких стен, слуг с тяжёлыми кулаками и приданого, которое привлечёт серьёзных поклонников? Я отлично понимаю, что из-за нашей бедности моя дочь выглядит лёгкой добычей, и могу надеяться прежде всего на её разум. Ничто так не вредит рассудительности, как замена нотациями собственных наблюдений девицы.

— Мало кто надеется, что юная девушка окажется благоразумной. Прошу не считать мои слова обидой для сеньориты Инес, я отношусь к ней с большим уважением и уверен в её добродетели.

— Благодарю вас, дон Хуан, — идальго улыбнулся первый раз за эту встречу, но сразу же вновь стал серьёзным. — Нападение на Хилу заставляет принять меры предосторожности на случай, когда разума девушки недостаточно. В наших краях много лет не случалось подобного. Пока не вижу возможности раскрыть это дело. По тропинке слишком многие ходят, собака залаяла на дона Стефано, но он к тому времени успел признаться, что гулял рядом. Мог пройти на четверть часа раньше, чем это нападение. Монета тоже могла побывать во многих руках.

Юноша похолодел, вспомнив, как строго его бывший приятель говорил о невозможности насилия над честной дворянкой, и что многие знатные сеньоры не видят ничего преступного в принуждении простолюдинок к близости, хотя скорее в ход пустят угрозы, чем совершат насилие. Правда, обычно подобное отношение касалось служанок в своих домах и крестьянок на собственных землях, но теперь юноша усомнился, что знатные господа считают доступными только зависимых от них простолюдинок.

— Вы что-то вспомнили? — прервал размышления молодого человека идальго.

— Только то, что дон Стефано говорил — насилие над честной дворянкой для него неприемлемо.

— Надеюсь, похищение тоже, — угрюмо ответил идальго. — Не представляю, чего ожидать от этого человека.

Юноша откинул голову немного назад и, глядя на пламя светильника, представил облик дона Стефано — его мощную фигуру, хищный взгляд, обманчиво мягкие движения и манеры. Потом в памяти всплыли его высказывания о женщинах, к большинству которых сеньор дель Соль относился с презрением. Вкус опытного зрелого кабальеро был, без сомнений, изысканным. Среди разговоров по дороге в Хетафе вспомнились рассуждения дона Стефано о духах: