Ошибка сыщика Дюпена. Том 2

Пробило три часа. Скоро утро. Камин погас. Мерцает свет настольной лампы. Речная прохлада проникает в кабинет. Из окна видно, как под лунным светом серебрится вода в Сене и проплывают силуэты кораблей. Иногда с реки доносятся удары колокола гаврского пакетбота, слышатся голоса матросов: «Держи на окно господина Флобера». Все знают, что в окне этого дома по ночам всегда горит свет — на него и ориентируются речники. И не было случая, чтобы свет в окне не зажегся бы в урочный час или погас до времени.

Как каторжник, прикованный к галере, Флобер проводил жизнь за письменным столом. Литературный труд и доставлял ему огромное наслаждение, и приносил неимоверные муки.

Вдали от своего стола он тупел. Ум его загорался, вдохновение пробуждалось, стоило ему лишь увидеть лист белой бумаги. В этот миг начинала кружиться голова, казалось, что он слышит голоса гусиных перьев, во множестве разложенных на старинном бронзовом подносе. Десятки, сотни очиненных перьев представлялись ему багровым кустом терновника с огромными шипами, на который пролито столько крови. С вожделением взирал он на разинутую пасть чернильницы. Как хороша темная жидкость, наполняющая ее! Как она влечет! И как опасна. Как утопаешь в ней!

Все должно располагать к усидчивой работе. Сосредоточенность внимания — главное для него в творческом процессе.

Так изо дня в день, с часу дня до глубокой ночи! Но и во сне не прекращалась работа, и часто сквозь дремоту ему слышались голоса его героев.

Работа по ночам, конечно, изнуряет. Он понимает это и советует Луизе Коле строго соблюдать режим и не засиживаться допоздна за столом. Сам же обычно беседует с ней в конце рабочего дня, иными словами, ночью, сообщает ей в очередном письме, что потрудился на славу и теперь может поболтать со своей Музой, как он любит ее называть. Но и в течение дня Флобер постоянно думает о ней, ждет с нетерпением ее писем на листках синей бумаги. Случается, лично ходит на почту.

Какие отношения существовали между писателем и его Музой? И была ли она действительно его вдохновительницей? Повлияла ли Луиза Коле на создание образа Эммы Бовари, спорили много. Она пребывала в атмосфере литературного Парижа (среди ее поклонников были Виктор Кузен, Альфред де Мюссе, Альфред де Виньи, Александр Дюма, Виктор Гюго), каза-лось, не имела ничего общего с проживавшей в провинции героиней Флобера. И все же некоторые исследователи усматривали известную аналогию между столичной поэтессой, тщеславной и любвеобильной, и сладострастной мечтательницей из романа Флобера.

Поэтесса Луиза Коле, «богиня романтиков», как ее называли, крупная белокурая южанка, была на тринадцать лет старше Флобера. Она стала первой и, видимо, единственной настоящей любовью писателя.

Лет за десять до встречи с Луизой Коле он пылал юношеской неразделенной страстью к Элизе Шлезингер, жене музыкального издателя, в доме которого бывал. О своей безответной любви он расскажет в «Записках безумца». В этой же повести автор, верный своему тогдашнему принципу писать о том, что прочувствовал сам, изображать непосредственно пережитое, вывел и другую свою знакомую тех лет — Гертруду Колльер. И еще одна женщина, некая Эллали Фуко, оставит след в памяти молодого Флобера. Он встретил ее в Марселе, у них был легкий флирт. В романе «Ноябрь» госпожа Фуко предстанет в образе куртизанки, воспылавшей страстью к юному поэту и мечтателю.

Все это было позади, принадлежало беспокойной поре чувственности, оставившей на плече у него клеймо, — шутил он, — которое носит, как каторжник. Теперь он понимает, что чувственность влечет в один прекрасный день к другим; желание ищет новых ощущений. Его же любовь к Луизе Коле словно источает из сердца каплю за каплей, образуя в нем в конце концов сталактиты. Это лучше, чем бурные потоки. «Вот в чем истина, и я придерживаюсь ее», — напишет он в одном из своих посланий.