Ошибки, которые были допущены (но не мной)

Сходным образом, у нескончаемых столкновений израильтян и арабов есть своя история. Боевики организации Хезболла 12 июля 2006 г. похитили двух израильских солдат-резервистов Эхуда Голдвассера и Элдада Регева. Израиль в свою очередь нанес ответный удар по районам Ливана, контролируемым Хезболлой, что привело к гибели многих гражданских лиц. Историк Тимоти Гартон Эш, наблюдая за последовавшей местью обеих сторон, написал: „Когда и где началась эта война?“. 12 июля или на месяц раньше, когда из-за израильского обстрела погибли несколько гражданских палестинцев? Или еще раньше, в январе, когда ХАМАС победил на выборах в Палестине? В 1982 г., когда Израиль вторгся в Ливан? В 1979 г., когда произошла фундаменталистская революция в Иране? В 1948 г., когда было создано государство Израиль? Собственный ответ Эша на вопрос „Когда это началось?“ такой: с распространением злобного антисемитизма в XIX и XX вв., включая погромы в России, толпы во Франции, кричавшие „Долой евреев!“ во время судебного процесса Альфреда Дрейфуса и холокост. „Радикальное отторжение евреев в Европе“, пишет он, оказалось движущей силой сионизма, эмиграции евреев в Палестину и создания государства Израиль:

„Даже если мы критикуем то, что израильские военные убивают гражданское население в Ливане и наблюдателей ООН во имя спасения Голдвассера…, мы должны помнить о том, что всего этого почти наверняка бы не случилось, если бы некоторые европейцы не попытались несколько десятилетий тому назад изгнать всех тех, чья фамилия была Голдвассер, из Европы или вообще с Земли“ [240].

Эш вернулся назад всего на пару столетий. Другие — готовы к путешествию в прошлое на пару тысячелетий.

Как только люди сформировали свое мнение о том, „Кто все это начал?“ — чем бы ни было „это“ — семейной ссорой или международным конфликтом, они все в меньшей степени оказываются готовы принять диссонантную информацию, не согласующуюся с их позицией. Как только они решили, кто обидчик, а кто — жертва, их способность проявить эмпатию к другой стороне, сочувствовать ей — ослабляется или вообще исчезает. В скольких спорах вы участвовали, в которых участники обменивались обвинениями в стиле „а что вы скажете на это?“, совершенно не интересуясь реальным ответом оппонента. Как только вы опишете жестокости, совершенные одной из сторон, кто-то начнет протестовать: „А как быть с жестокостями другой стороны?“.

Мы все можем понять, почему жертвы хотят отомстить. Но месть часто позволяет первоначальным обидчикам преуменьшать серьезность ущерба, нанесённого ими другой стороне, и рядиться в мантию жертвы, начиная новый цикл насилия и мести. „Каждая успешная революция, — замечает историк Барбара Тачман, — надевает со временем на себя облачения того тирана, которого она свергла“. Почему бы и нет? Победители, бывшие жертвы, считают это оправданным.

Правда и примирение

Вот наша любимая версия древней буддисткой притчи. Группа монахов возвращается в свой монастырь из длительного паломничества. Они преодолевали высокие горы и глубокие ущелья, пока не подошли к бурной реке, на берегу которой стояла молодая и прекрасная женщина. Она подходит к самому старшему из монахов и говорит: „Прости меня, мудрейший, но не будешь ли ты так добр и не перенесешь ли меня через реку? Я не умею плавать, и, если я останусь на этом берегу или попытаюсь сама переправиться через реку, то наверняка погибну“. Монах тепло улыбнулся ей и сказал: „Конечно, я помогу тебе“. С этими словами он поднял ее и перенес через реку. На другой стороне он бережно поставил ее на землю. Женщина поблагодарила его, и монахи продолжили свой путь.

Еще через пять дней трудное путешествие закончилось, и монахи прибыли в свой монастырь. Переступив его порог, они сразу же яростно накинулись на мудрейшего. „Как ты мог так поступить? — упрекали они его. — Ты нарушил свою клятву и притронулся к женщине!“.

Мудрейший ответил: „Я только перенес ее через реку. А вы несли ее — пять дней“.