Ошибочная версия

— Конечно, не исключено. Может быть, продиктовано стремлением продемонстрировать свою чистоту перед законом. Свое отбыл, никаких дел не имею, чист, как стеклышко, могу явиться в управление похлопотать, как человек бывалый и юридически грамотный.

— Очень неординарный гражданин, — сказал Литвак. — И есть еще одно обстоятельство, которое любопытно ложится в наш пейзаж.

— Какое?

— Это надо будет решать с начальством.

— Хорошо, — сказал Выборный. — Давайте перенесем продолжение разговора к начальству.

Белов чувствовал, что Сергея Сергеевича покоробили последние слова Литвака, да и сам он удивился неприветливости капитана. Литвака Игорь знал мало, сталкиваться с ним по делу не приходилось, поэтому уже в коридоре Игорь сказал Выборному:

— А что это он такой казенный, товарищ майор?

— Нет, Игорь, Александр Васильевич не казенный. Он, как говорится, закрытый человек. А вам я могу рассказать одну историю. Служил некогда в нашем управлении один майор. Фамилия его тут ни к чему, да и сам давно уже работает в другом городе. Весьма способный человек, я сказал бы, блестящий оперативный работник. Острый, веселый, иногда до дерзости. Стихи писал — очень смешные. С Литваком весьма не ладил. Что значит — не ладил? Не любил его, смеялся над ним, “архивной крысой” прозвал, эпиграммки на него почитывал. В общем, Литвак и так человек, как видите, не компанейский, и все это любви к нему не добавляло, тем более что майор пользовался уважением у товарищей. Повторяю — очень способный человек. Но случился у него прокол дома. Разошелся с женой, та стала жалобы на него писать в инстанции. А тут в связи со всеми семейными делами и на работе не слишком пошло, очень серьезное дело сорвалось. В общем, приехал инспектор из министерства, указания оттуда были самые грозные, и все считали, что решено — отчислят из кадров. Жалели его, сочувствовали, поругивали, но дело считали решенным. И вот на собрании посреди всех громов и молний встает Литвак. Те, кто эпиграммки слышал, сразу подумали — все, тут майору конец. А Литвак выступил е защиту. Да, как ни странно, именно в защиту. Память у него дай бог, он как начал рассказывать обо всех операциях, да как стал припоминать — когда и как этот майор отличился. Да как выдал цитату из Энгельса о семье и браке, даю голову наотрез, что инспектор ее не знал.

В общем, переломилось собрание. Выговор ему, конечно, записали. Дисциплинарно наказали. Но на службе оставили. Потом подошел он к Литваку благодарить. А тот ему в ответ:

— Выступил, потому что считал неверным ваше увольнение. Уверен, что вы нужный и способный работник. А благодарности принять не могу, личной симпатии к вам не испытываю.

Вот так. И заметьте, Игорь, с тех пор прошло уже восемь лет. И все восемь лет капитан Литвак бессменный член нашего партийного комитета. Это вам что-нибудь говорит?

Белов стоял красный.

— Я понял, товарищ майор.

— Вот и хорошо. А теперь к делу. Всей этой историей надо будет заняться. Поищите этого Жалейку — по приметам, по линии следований

***

В маленькой комнатке на окраине города человек в трусах и майке воткнул штепсель телевизора в розетку. Ящик потрещал, потом густой мягкий баритон заполнил комнату.

Костик делал зарядку. Костик дышал свежим воздухом из раскрытого окна. Костик подпевал солисту. Вот поспал так поспал. Лег в десять, встал в десять. Сколько это будет? Минут семьсот. Не зря это говорят- хорошо поспать минут шестьсот. Семьсот даже лучше.

Костик приседал и выпрямлялся радуясь сам себе: сороковой пошел уже, а пуза все нет. А почему? Режим. Здесь обычный, там строгий. Там сидим, а здесь лежим, получается режим. Сухая, поджарая его фигура, облитая тонкими жесткими мышцами, с каждым разгибом утрачивала ленивую мягкость, кровь играла в теле.

Одевшись, Костик вышел из дому, поел в маленьком кафе на площади, где, звеня, сбегались красные трамваи. В один из них и сел Костик. Трамвай довез его до парка. В киоске у входа Костик купил газету, уселся на ближней скамеечке, почитал, покурил, посвистел сквозь зубы, поговорил со старичком, который разгадывал кроссворд в журнале “Огонек”. Затем Костик пересек парк, сел в троллейбус, идущий к центру города. Вышел на улице Карла Маркса, неспешно прошел несколько кварталов. Возле кинотеатра он остановился рядом с молодой женщиной, что-то чепуховое сказал ей, потом деловито зашагал прочь. Задержался он еще через несколько кварталов у большой фотовитрины, подождал, пока рядом не остановился человек, буркнул ему несколько слов про жару и снова быстро ушел.