Ошимское колесо

– Бля. Бля. Бля. – Я прыгнул в сторону своего верблюда и взобрался по его боку. Каким-то образом верблюд заразился моей паникой, и эта чёртова тварь побежала, пока я ещё не забрался в седло. Ярдов двадцать я, вытянувшись, отчаянно цеплялся за его горб, но на мчащемся галопом верблюде довольно тяжело удержаться, даже если сидишь на нужном месте, а отчаяние, к сожалению, не всегда прижимает достаточно крепко. Мы с моим верблюдом разлучились – мне достался лишь клок верблюжьей шерсти, вонючее одеяло и падение на землю с высоты в семь футов.

Ударом из моих лёгких вышибло воздух, и внешние границы песчаной бури добрались до меня прежде, чем я снова смог вдохнуть хоть немного. Я чувствовал там джинна – он был более рассеянным, чем в теле Джамина, но, тем не менее, царапал меня песчаными пальцами и обжигал каждой песчинкой, которую нёс ветер.

На этот раз вторжение случилось не напрямую. Джинн попытался сокрушить меня и выбить мою душу в Ад, но по какой-то причине – возможно, из-за того, что я недавно явился оттуда, или быть может из-за магии, текущей по венам Кендетов, я сопротивлялся. Теперь он лишил меня зрения и слуха, и пока я горбился, пытаясь ухватить глоток воздуха, который не спалил бы мои лёгкие, надеясь, что не сгорю заживо, джинн шевелился на задворках моего разума, пытаясь отыскать путь внутрь. И снова нахлынули воспоминания о путешествии по Аду – Снорри хватает меня, пытается помочь мне избавиться от души незнакомца, пытается помочь мне сохранить моё тело.

– Ни за что. – Слова вылетели сквозь стиснутые зубы и сжатые губы. Джинну не одурачить меня дважды. – Я Ялан Кендет, и я могу те…

Но песок уже стал пылью, удушающей пылью, и меня тащит по ней большая рука, пальцы которой держат меня за рубашку.

– Я Ялан Кендет! – кричу я и разражаюсь кашлем. Пыль, смешанная со слюной на моих ладонях, выглядит как кровь – в точности как кровь. – …лан Кендет!

– Молодец! – Снорри ставит меня на ноги, стряхивает с меня пыль. – В тебя влез мертвец и чуть не забрал твоё тело!

Чувствую, что я где-то в другом месте, в каком-то песчаном месте и делаю что-то важное. Мне нужно что-то вспомнить, что-то жизненно важное… но от меня ускользает, что именно, как ни стараюсь.

– Чуть не забрал моё тело? Они… так могут? – Лопочу я. Моя грудь болит. Я вытираю руки о штаны. Они видали деньки и получше. – Мертвецы могут забрать тело?

Снорри пожимает плечами.

– Лучше не оказываться у них на пути. – Он нетерпеливо ждёт, пока я очнусь, чтобы отправиться за душами, которых мы видели.

– Пыль и камни. – Я ещё не готов. Вдыхаю с хрипом. – Здесь так же страшно, как в байках северных сказочников про загробную жизнь?

Снова пожатие плечами.

– Ял, мы не похожи на вас, последователей Белого Христа. Нам не обещают ни рая, ни зелёных лугов праведникам, ни вечных мук грешникам. Только Рагнарёк. Последняя битва. Ни обещаний спасения или счастливого конца – только что всё закончится в крови и войне, и у людей будет последний шанс, чтобы поднять свои топоры и выкрикнуть свой клич в конце времён. Священники говорят нам, что смерть – это просто место, где можно подождать.

– Изумительно. – Я выпрямляюсь. Вытягиваю руку, когда он пытается пойти. – Если это место, где нужно ждать, то зачем спешить?

Снорри игнорирует эти слова. Вместо ответа он протягивает кулак и раскрывает его, демонстрируя пыльную руку.

– И к тому же, это не пыль. Это засохшая кровь. Кровь каждого, кто когда-либо жил.

– Могу показать тебе ужас в пригоршне праха[2]. – Слова вылетают из меня со вздохом.

Снорри улыбается.

– Эллиот Джон, – говорю я. Когда-то я потратил целый день, запоминая цитаты из классической литературы, чтобы производить впечатление на женщину с внушительным образованием – а также с внушительным состоянием и фигурой, похожей на песочные часы, наполненные сексом. Я уже не помню тех цитат, но иногда они всплывают случайным образом. – Великий бард из времён Зодчих. А ещё он написал несколько песен из тех, что вы, викинги, вечно портите в своих пивных залах! – Я начинаю отряхиваться. – Но это всего лишь красивые слова. Пыль есть пыль. И мне плевать, откуда она взялась.

Снорри пропускает пыль сквозь пальцы, и она улетает с ветром. На миг это всего лишь пыль. А потом я вижу его. Страх. Словно пыль вдруг оживает, кружится, падая, и в ней мелькает лицо – младенца, ребёнка, невозможно различить, это может быть кто угодно… я… внезапно это я… лицо стареет, покрывается морщинами, высыхает, виднеется череп, и всё исчезает. Остаётся лишь ужас, словно я видел свою жизнь, показанную за одно мгновение – которая развеялась, как пыль на ветру, и была столь же бессмысленной.

– Пошли. – Мне надо убраться отсюда, двигаться, не думать.

Снорри идёт впереди в том направлении, куда отправились души, хотя сейчас уже от них не осталось ни следа.