Ошимское колесо

– Хм. Возможно. Но сначала я собираюсь показаться в Матеме и встретиться со старым другом. – Всё, чего я хотел, это оказаться дома, с ключом, в одно и то же время. Я сомневался, что три двойных флорина и горсть мелких монет в кармане помогут мне туда добраться. Если бы я мог добраться до побережья благодаря шейху Малику, это было бы замечательно – но я сомневался, что его благоприятное мнение обо мне переживёт это путешествие. По моему опыту любые несчастья довольно быстро начинают списывать на чужака. Пройдёт несколько недель в пустыне, его сын так и не выздоровеет, шейх начнёт расстраиваться и тогда станет смотреть на всё в другом свете. И как скоро тогда из человека, который предупредил его об опасности, я стану тем, кто её накликал?

– Дела задержат меня в Хамаде на месяц… – проронил шейх, когда мы приблизились к Воротам Мира. Над аркой был привязан скрюченный труп – самый удивительный труп из всех, что я видел за долгое время. На всём теле развевались полосы чёрной ткани, а под ними виднелась кожа жертвы, которая была белее, чем у викингов, за исключением множества ран, где она темнела от засохшей крови. Но самым поразительным были висевшие сломанные конечности: под плотью, разрезанной ударами меча, должны были виднеться кости, но вместо них среди полчищ мух блестел металл. Ворона-падальщица вспугнула мух, и сквозь чёрное облако я заметил серебристую сталь, сочленённую в суставах.

– Это работа Механика, – сказал я, прикрывая глаза, чтобы лучше разглядеть, когда мы подъехали ближе. – Он выглядит почти как современный флорентинец, из Умбертиде, но внутри он…

– Механизм. – Шейх Малик остановился прямо перед аркой.

Позади нас начала собираться колонна.

– Могу поклясться, что это банкир. – Я подумал о старом добром Марко Онстаносе Эвеналине из Южного отделения Коммерческих Деривативов Золотого Дома. Он научил меня торговать перспективами. Некоторое время мне нравилось принимать участие в безумных спекуляциях, управляющих потоком денег между дюжиной крупнейших флорентийских банков. Банков, которые, как иногда казалось, управляли миром. Я раздумывал, действительно ли это он – если так, то он управился со своим перспективами не очень-то хорошо. – Может даже один из тех, кого я знаю.

– Теперь уже сложно сказать. – Шейх Малик направил верблюда вперёд. – Да уж. – Похоже, дюжина, если не больше, арбалетных болтов пробила голову банкира, почти ничего не оставив от его лица и уничтожив серебристо-стальной череп. И всё равно я думал о Марко, которого в последний раз видел с некромантом Эдрисом Дином. Марко, с его нечеловеческим спокойствием и проектами по соединению мёртвой плоти с механизмами. Когда его начальник, Даварио, впервые вызвал его, я подумал, что мне хотели показать мёртвую руку, приделанную к механическому солдату. Возможно, шутка была в том, что человек, который привёл того солдата, и сам был мертвецом, натянутым на изменённый каркас творения Механика.

Ха'тари остались у ворот, напевая свои молитвы о наших душах, или о праведном воздаянии нам, а свита шейха проехала внутрь. Мы избавились от толпы беспризорников-оборванцев, которые увивались за нами ещё с окраин, а вместо них на нас тут же набросилось множество хамадийцев всех мастей, от уличных торговцев до принцев в шелках, и все требовали новостей. Шейх заговорил с ними на быстром и остром языке пустыни. По их лицам я понял: они знали, что новости будут дурными, но мало кто из них понимал, насколько. Никто из собравшихся в оазисе Пальм и Ангелов уже никогда не пройдёт снова через эти ворота.

Я воспользовался возможностью, соскользнул со своего верблюда и протолкался через толпу. Никто не заметил, что я ушёл – все следили за рассказом шейха Малика.

Город был почти пуст. Как и всегда. Никому неохота задерживаться в печи улиц, когда есть прохладные тенистые помещения. Я проходил мимо огромных зданий, построенных на состояния калифов прошлого для людей Хамады. Для места, в котором нет ничего, кроме песка и воды, Хамада за столетия скопила чертовски много золота.

Проходя по присыпанным песком камням мостовой, глядя на тёмную лужицу тени под ногами, я легко мог себе представить город призраков, населённый джиннами и ждущий, когда его поглотят дюны.

Неожиданный спуск, в конце которого открывается озеро, всегда вызывает удивление. Здесь передо мной лежала широкая полоса воды, мягкой лазурью отражавшая усталую голубизну неба. За озером стоял дворец калифа: громадный купол в центре, окружённый минаретами и множеством связанных ослепительно белых зданий и прохладных галерей.

Я обошёл озеро кругом, пройдя мимо ступеней и колонн древнего амфитеатра, построенного людьми Рима, ещё до того, как их нашёл Христос. Башня Матемы стояла поодаль от воды, но пространство перед ней было пустым. Она достигала небес, и рядом с ней казались низкими все остальные башни Хамады, даже башня калифа. Приближение к ней вызвало во мне неприятное воспоминание о Башне Жуликов в Умбертиде, хотя Матема вполовину у́же и втрое выше.