ОШО "Мастер" Размышления о преображении интеллектула в просветлённого

Он дал своему сыну имя Рахул, потому что по индийской мифологии, когда бывает лунное затмение... Индийская мифология говорит, что у Луны есть два врага. В мифологии Луна является личностью, богом, и у нее два врага: один — Раху, другой — Кету. Лунное затмение происходит оттого, что Раху и Кету захватывают луну. Они пытаются убить ее, но каждый раз Луна вырывается из их захвата.

Гаутама Будда назвал своего сына Рахул, потому что думал: «Теперь этот мой сын будет моей величайшей помехой, он будет моим величайшим врагом. Он будет препятствовать моему уходу в Гималаи. Любовь к нему, привязанность к нему станут моими цепями». Вот почему он дал ему имя Рахул.

Все они отправились в лес за городом, где остановились его Саньясины. На первой же проповеди, обращенной к саньясинам в тот вечер, он сказал:

«Моя жена Яшодхара задала мне чрезвычайно важный вопрос. Она спросила меня: "Не было ли возможности стать просветленным во дворце, будучи королем?" И я сказал ей правду: "Это не зависит ни от места, ни от времени. Можно стать просветленным где угодно — но тогда рядом не было никого, кто бы сказал это мне. Я и понятия не имел, где искать, кого спрашивать, куда идти. Я просто прыгнул в неведомое". Но сейчас я могу сказать, что где бы вы ни были, если у вас хватит смелости рискнуть всем ради того, чтобы стать бдительным и осознающим, просветление обязательно случается».

Потому и я говорю, что мастер Чжао Чжоу не мог сказать «Нет». Это не ответ человека просветленного. Ответом может быть только «Да». И даже если мастер Чжао Чжоу сам скажет мне: «Я сказал "Нет"» — я не приму этого. Я не послушал бы даже Гаутаму Будду, потому что «Нет» идет против всей его философии. Вся его философия — это огромное благоговение ко всякой жизни. Стало быть, каждое живое существо в любой ситуации обладает способностью расцвести в просветление.

Это должно быть великим воодушевлением для вас: не только какие-то особые люди становятся просветленными; даже собака обладает природой будды. Все религии делали прямо противоположное. Они осуждали вас: вы рождены во грехе; вам не вызволить себя; пока Бог не пошлет спасителя, вы будете жить в несчастье, грехе и страдании.

Будда наделяет человека абсолютным достоинством, свободой — чего никто другой до него не делал. Он отбрасывает идею Бога — с тем, чтобы возвести ваше достоинство и вашу свободу на предельную высоту. Он устраняет Бога, чтобы сделать Богом вас. Никогда еще не было другого человеческого существа, которое любило бы остальные человеческие существа так, как любил их Гаутама Будда, — и не только человеческие существа, но и все живые существа. Его любовь безгранична.

Поэтому, когда я делаю какое-нибудь исправление, я абсолютно уверен, что мое исправление будет одобрено каждым просветленным. Я не намерен идти ни на какой компромисс. Это может быть мастер Чжао Чжоу, это может быть Да Хуэй, это может быть Гаутама Будда — я не пойду ни на какой компромисс, потому что мой собственный глубочайший опыт говорит: «Да!» И тогда меня не переубедит уже никто — никакая история, никакое священное писание.

Я выступал на буддийской конференции в Бодх Гайя. Один из наиболее ученых буддийских монахов Индии, Бхадант Ананд Каушальяян, был президентом конференции. Когда я пригласил его посетить мой лагерь, он сказал мне: «Я слушал вас несколько раз прежде: раз в Нагпуре, раз в Вардхе, а это уже третий раз. Вы странный человек: вы продолжаете рассказывать вещи, которых Будда не говорил. Я посвятил этому всю свою жизнь». А к тому времени это был уже старик, где-то около семидесяти лет. Если он еще жив, ему должно быть около ста лет.

«Будда не говорил этого; вы продолжаете рассказывать истории, которых я никогда не обнаруживал ни в каком писании; и беда в том, что ваша история всегда оказывается настолько к месту, что так и кажется — быть может люди, собиравшие писания, позабыли вписать ее? Она подходит, я не отрицаю этого; я не говорю, что она расходится с сутью писания, — но ее там нет! Вот в чем состоит моя проблема, — говорил он, — я не отрицаю истину вашей истории, но не могу подтвердить ее историчность. Можете ли вы что-нибудь посоветовать?»

Я сказал ему: «Тут нет загадки. Если я рассказываю историю о Гаутаме Будде, но ее нет в писаниях, то вставьте ее в ваши писания, потому что она должна быть там. Если я говорю что-то, сказанное Гаутамой Буддой, а вы не находите этого нигде, извольте вставить это в нужном месте, там, где оно должно было быть — и пропущено. Потому что все, что я говорю... я не историк, не ученый, но я говорю из того же самого пространства, что и Гаутама Будда. Так что можете принимать мои слова за достоверные без всякого опасения».

Он возразил: «Боже мой, даже если я сделаю так, никакой другой ученый не признает этого! Спустя двадцать пять веков канонизировано определенное писание — а вы требуете от меня добавлять что-то в него. Они же убьют меня».