В отряде построили на проверку вещей. После лунных и марсианских ландшафтов увидели зеленые деревья, цветы и поняли: вот она, жизнь! Кто-то из нас упал на колени перед клумбой с цветами и заплакал. Видимо, душа была лирическая, тонкая. Мы терпим, а чувства, которые испытали, не передать словами.
Посадка на машины, выехали в город Андижан. Там сопровождающий майор выдал нам военные билеты и билеты на поезд, напряжение спало: думали, нас все-таки задержат.
Доехали до Ташкента. Вышли на перрон, подошла электричка, вышли узбечки и узбеки в национальных платьях, все цветное… Мне стало плохо (может, от того, что на заставе было всего 30-35 человек и все в однообразной форме, а тут резкий контраст). Меня взяли под руки и увели в самый тихий угол вокзала. Кто-то предложил лететь на самолете до Перми.
В аэропорту передумали лететь, дольше едешь – будет потом, что вспомнить. Сели на поезд, доехали до Оренбурга, пошли в столовую поесть, девушки ПТУ-шницы спрашивают: «Ребята, вы лесники?». «Да», – отвечаем. В декабре ехали в зеленых фуражках.
В Свердловске вечером сел на поезд «Свердловск-Соликамск». Подхожу к своему дому, взялся за ручку двери, только тогда понял: «Я дома!».
От Памира отходил еще около трех месяцев. Вареное мясо казалось противным, сам варил полусырое. Ночью не спалось, читал книги, нормальный разговор для меня был громким. Люди вокруг казались добрыми, счастливыми.
Прошло почти полвека, но ничего не забылось…
Памир
Здесь вертолеты не летают,
Деревья тоже не растут,
Непроваренное мясо,
Серый хлеб непропекаем,
Часть лица, обращенная
к солнцу, потеет,
А противоположная холодеет.
И кислорода не хватает,
Песок в барханах
однотонно поет,
И ветер афганец песчинками
Как хлыстом, в лицо бьет,
Машины глохнут, кони дохнут,
А пограничники ЖИВУТ!!!
И эдельвейсы там цветут.
Глава
IV. Память о службеЮрий Аникин,