Осиное гнездо

Представитель президента дрожащий рукой извлек ручку, достал блокнот и стал конспектировать речь ушлого председателя колхоза. У него тут же по ходу речи оратора стал складываться план захвата лесных угодий и переправка за границу самих ценных пород дерева. Если не захвата, то наложение лапы с целью получения высоких процентов с таких, как Чаус, которые будут продавать лес англичанам.

— Молодец, — сказал он, когда Чаус закончил свою речь, — хвалю. Так и надо хозяйствовать в новых условиях. Учитесь, господа — товарищи. А то все жалуются и просят: помоги, да поддержи! А сами-то для чего? Где инициатива, где логическое мышление, где способность приобщиться к новым условиям жизни? Наконец, где лозунг: ты мне— я тебе? Кто следующий?

— Так мы господа или товарищи? — не унимался Чаус.

— Как вашей душе угодно, — сказал Дискалюк. — Сейчас в переходный период можно и так и эдак. Так давайте, кто следующий? На добровольных началах.

— Я. Прошу слова, — сказал Юрий Николаевич. — Позвольте воспользоваться свободой.

— Никаких возражений, товарищ… господин Тернущак.

— Господин, господин! Это звучит лучше и солиднее как-то, — почти в один голос сказали председатели колхозов.

— Товарищ зам президента! Э, нет, господин зам президента! — Юрий Николаевич почесал затылок и виновато улыбнулся.

— Ну ты, хонурик, не оговаривайся.

— Прошу не перебивать, господа, вчерашние товарищи. Я скажу так: напирают, душат со всех сторон. Налоговая душит, милиция душит, прокуратура душит, администрация… простите, нет, администрация не душит, но слабо помогает.

— Как это вас душат, господин…? — набычился Дискалюк.

— Налогами душат. Каждому дай. Кому барана, кому теленка… Да и народ наступает. Житья от него, от этого народа нет. Намедни мне чуть глаз не выбили. Уже треть колхозных угодий захватили, и я ничего не могу поделать: демократия, будь она неладна. Нужна нам эта думократия?! Это не демократия, это бардак. Каждый делает то, что хочет. Нас лучше было держать в ежовых рукавицах, как раньше при Ленине, Сталине, Хрущеве. Нашему народу нельзя давать свободу, народ не знает, что с ней делать. Мы, как телята, которых держали в темноте на запоре четыре месяца, а потом вдруг выпустили. Что делают эти телята? Они одурев от радости с разбегу головами об углы и подыхают на месте. Нельзя ли вернуть то, к чему мы уже привыкли? Нас это устраивало, понимаете?

— Я тоже не прочь бы вернуть все на круги своя, но … мне нужно указание сверху, — сказал Дискалюк.

— Тогда я одно хочу у вас спросить, — поднял руку председатель Дворняжка, — будут ли списаны нам долги перед государством, будем ли мы получать дотации, и когда прекратится этот произвол с захватом земель и поджогами ферм? Почему работники милиции пожимают плечами?

— Вы были на курсах повышения квалификации? — спросил вдруг Буркела.

— Был. Ну и что? там сплошной ленинизм. Талмуды изучали и больше ничего. А они, как известно, всегда были далеки от реальной жизни. Ваш Ленин был психически нездоровым человеком и все, что он сочинил — сплошной бред больного и лживого человека. Кто обещал землю крестьянам? фабрики рабочим, мир народам? У крестьян землю отобрали, потом сослали всех в Сибирь, Ленин как только захватил власть преступным путем, тут же послал армию в Польшу и если бы поляки не накостыляли нашим, агрессивные войска двинулись бы на Германию, Францию и другие страны.

— Не своевольничайте. Нельзя так отзываться о наших святынях, — насупился Буркела. — Если бы вы несли нам такую ересь раньше, мы бы вас тут же сняли с работы и передали в руки другим лицам для перевоспитания.

— А сейчас вот вам — кукиш, — скрутив комбинацию из трех пальцев, сказал Дворняжка. — Теперь свобода: говорю то, что на ум взбредет и баста. Никакая сволочь не может меня взять за шиворот и сказать: пройдемте со мной, товарищ.

— Кто еще желает? — спросил Дискалюк. — Председатель Бородавко, прошу!

— Я еще не кончил, — озлился Юрий Николаевич. — Слава Богу я ленинские талмуды никогда не читал, я в этом ни бум-бум, но скажу так: мы жили неплохо.

— Кончай Дерьмощак, — потребовал Дискалюк.

— Не Дерьмощак я, а Тернущак.

— Хорошо. Слово имеет председатель Бородавко. Прошу.

— Я и хочу рассказать об этой самой свободе, чтоб ей несдобровать, — начал Бородавко, лениво поднимаясь с места. — Свобода, она, к сожалению, касается всех: и жуликов, и лодырей и пройдох, и взяточников. Как только объявили свободу, мои крепостные…

— А почему вы говорите крепостные, товарищ Бородавко? — удивился Буркела. — Это же колхозники — цвет сельских тружеников в недавнем прошлом…

— Свобода, товарищ Бубуркела: что хочу, то и говорю, — смело заявил оратор. — А кто они были раньше, как не крепостные, если они у нас работали бесплатно, не зная выходных?

Дискалюк схватил ручку и что-то быстро записал в блокноте. Это значило, что ему либо слишком понравилось, либо слишком не понравилось начало выступления Бородавко. Скорее ему не понравилось слово «взяточник», потому что он уже собрался произнести слово «заканчивайте», или «давайте по существу», но Бородавко заговорил, как ученый человек.