Осиновая корона

За закрытым окном серел бок Синего Зуба, пестрящий мхом и кустиками травы. Дальше, за ним, в дымке поднимались Старые горы. Те, что виднелись отсюда, были ещё довольно пологими, поросли сосняком и осиной; но Уна знала, что за ними скрываются бесплодные серые скалы, вершины которых разрезают облака. За этим хребтом лежит Альсунг. Одолеешь перевал — и откроется извилистая дорога по холмам и ущельям. По ней, говорят, нужно с дюжину дней скакать вдоль хребта на северо-запад, чтобы достичь Ледяного Чертога… Их нежеланной столицы.

Нежеланной — или уже принятой? Той, с которой смирились?

Уна прекрасно знала, что ни один из лордов Ти'арга — в том числе из тех, кто скреплял союз с северянами браками или отправлялся в Чертог для придворной службы Двуру Двуров, королю Хавальду, — ни за что не скажет и не подумает: «я из Альсунга». «Я из наместничества Ти'арг», — говорят все в этой стране, столько лет подавляя боль от унизительного слова наместничество…

Лишь человеку, который лежит тут, под лисьим одеялом, это слово, похоже, не кажется унизительным. Вряд ли что-то в Обетованном расстраивает его, кроме собственной немощи — и это вполне справедливо.

— Завтра мы уезжаем в Рориглан, — напомнила Уна, заглядывая отцу в глаза. — Тётя Алисия устраивает праздник в честь сына… Я хотела попрощаться — на случай, если не успею позже из-за вещей…

Отец отложил ножик и протянул к Уне руки, похожие на серые осиновые веточки; она поспешно подалась навстречу. Сухой поцелуй в лоб обдал её кислым запахом яблока и лечебных снадобий.

— Я знаю, Уна. Счастливого вам пути. Жаль, не увижу ни одного из своих племянников — но что поделать… — отец закашлялся; Уна завела руку ему за спину, чтобы помочь приподняться на подушках. Он кашлял долго и надсадно; что-то беспомощно булькало у него в груди. Потом выдохнул и покачал головой. — Ну вот, опять. Прости, дорогая. Проклятые лёгкие — мне трудно говорить.

— Воды? — спросила Уна, и собственный голос показался ей донельзя жалким. Наверное, поэтому она так не любит приходить сюда — потому что чувствует себя бесполезной, свою магию — бессмысленной насмешкой… Любая деревенская знахарка в этой душной комнате была бы сильнее неё.

— Не надо. Горо поедет с вами? Он говорил мне, что ещё не решил.

— С нами. Он не хочет оставлять нас без защиты. С тобой останутся Вилла и слуги, отец… — показать ли, что она чувствует себя виноватой, или это обидит его? — Мы пробудем там не больше двух дней и вернёмся. Не волнуйся.

— И по пять-шесть дней в пути, да-да, я помню… Останьтесь подольше, — чем более рьяно отец стремился показать, что рад их отъезду, тем отчётливее Уна видела его ложь. Горе и страх сквозили в каждой из ранних морщинок. — В Рориглане, наверное, хорошо, да и Алисия по тебе соскучилась… Расскажи мне потом, похож младенец на неё или на Колмара.

— Да, конечно.

— И скажи Алисии… Что я очень люблю её.

— Да.

И снова они оба молчали, не зная, как завершить разговор, — и пора ли уже завершать?… Уна несмело погладила отца по выбритой щеке; он по-детски прижался к её ладони.

— Не знаю, сообщила ли тебе мама, — начала Уна, притворившись, что это не так уж важно для неё. Семья Тоури — лордов-лицемеров. Её воспитали достойно. — Тётя назвала сына Альеном. В честь вашего брата… Того брата.

Отец смотрел на неё вопросительно. Ждал.

— Сообщила. И что же?

О, пожалуйста, пусть у неё получится — хотя бы раз…

— Они были в хороших отношениях? Тётя Алисия и Альен? Она любила его?

Отец пожевал губами и на мгновение прикрыл глаза; Уна боялась пошевелиться. Он молчал так долго, что она подумала: не ответит. Но в конце концов тихо сказал:

— Очень любила. Больше всех нас. Больше всех вообще. Альен ни с кем в замке не был близок, кроме сестры.

— И с тобой тоже?

Отец смотрел куда-то сквозь Уну — на гобелен со сценами поединков, скрывавший каменную кладку стены. Прямо за её спиной двое вышитых рыцарей бились на турнире в честь королевы Интерии Ти'аргской — прабабушки Тоальва… Уна предпочла бы оказаться между их копий, а не под этим невидящим взглядом.

— Я не могу говорить об этом, Уна. Просто не могу. Прости, — что-то вроде судороги дёрнуло его губы — не улыбка. — Есть вещи, о которых не говорят. Я понимаю, что ты хочешь побольше узнать о нём, но…

— Не побольше, — Уна встала, скрестив руки на груди. — Я хочу узнать всё. Узнать правду, отец. Это ведь наша семья, и я уже не ребёнок… Мне кажется, я имею на неё право. Мама, естественно, думает иначе, потому я и спрашиваю тебя.

Отец затравленно дёрнул плечом. Он всё ещё смотрел куда-то в сторону, и это было невыносимо.