Осиновый кол прилагается

— Привет, мальчики, — проговорила я низким бархатистым голосом.

Оба уставились на меня. По выражению лиц было понятно, что смутились, но глаз не отвели, напротив, рассматривали жадным взглядом. Вот так вот, Селеста, Эгберт хоть и славный парень, но соблазнить его труда не составит.

— Прикройся, — не выдержал Натаниэль Кристан, кидая в меня своим дублетом.

Я поймала его на лету, прильнула, втягивая в себя цитрусово-лавандовые нотки, лизнула. На вкус оказалось так себе.

Натаниэль даже забыл на свой манер заломить бровь, только рот приоткрыл, как и Эгберт.

— Подойди и помоги мне, сладенький, — проворковала я грудным голосом.

Граф неторопливо ко мне приблизился и о чудо! На фарфоровом лице отразился застенчивый румянец.

— Выйди, Эгберт! — Распорядился Натаниэль, не поворачивая головы к названному брату, но тот продолжал стоять как вкопанный и пожирать меня глазами. — А ну живо!

Эгберт нехотя и очень медленно заставил себя покинуть залу.

— Что ты вытворяешь? — прошептал граф мне в губы и тут же накрыл их поцелуем. Голодным, требовательным, ненасытным. Его руки блуждали по моему телу, вдавливая в себя.

Сделав над собой усилие, Натаниэль Кристан чуть отстранился.

— Я не нарушу слова и сделаю своей только после обета перед Богом. Но, Алина, я ведь не железный, — проговорил он тяжело дыша.

— Платье было неудобным, — пожала я плечиком.

— Надень другое, да хоть бы и мужскую одежду, но не разгуливай так по замку.

Ой, какие мы стыдливые! Я провела пальцем по его шее и расстегнула верхнюю пуговицу. До второй дойти не успела, Натаниэль снова обхватил меня и жадно припал к губам, соскользнул ниже, к ключице. Но снова с усилием оторвался. Подхватил меня на руки и понёс в спальные покои, откуда я и пришла. Бросил на кровать и не оглядываясь вышел.

Через пару минут ко мне вошли снова две уже знакомые служанки с четырьмя платьями на выбор. Пришлось одеться как старая дева времён Людовика пятнадцатого.

Днём ко мне заглянула Селеста. Принесла ещё несколько своих платьев. длинных и закрытых как монашечий наряд. Сказала, что не особо удивилась новости о моём настоящем поле. Сразу заподозрила во мне девушку. А ещё сообщила, что её брат (который из двоих правда не уточнила, но по-видимому речь шла о Натаниэле) полон всяческих достоинств и та девушка, к которой он выразит свою благосклонность должна быть непомерно счастлива.

И снова я осталась одна в комнате. Эх, я словно кожей ощущала, как кровь Дракулы бурлит по моим венам, придавая сил и бодрости. Переизбыток энергии надо на что-то направить. Я выглянула в окно. Солнце слепило глаза, стражники патрулировали предзамковую территорию. А недалеко от голубятни торчали три знакомые морды — те, что кидались в меня камнями. Я представила, как подвешиваю их за пятки и заживо сдираю кожу. Улыбнулась своим мыслям.

Нечестивая троица приблизилась к воротам замка и остановилась аккурат под моим окном. Не удержавшись схватила глиняный горшок, раскрыла оконную створку и прицелившись запульнула в башку рыжему, ну не чествую я рыжих канапатых дедоубивальщиков. Однако траектория броска немного отклонилась и горшок разбился о башку здоровяка с дебильной улыбкой. Тот заорал аки дикий зверь. Ему в унисон вопил «почтальон» держась за окровавленную от отскочившего горшечного осколка щёку. Жаль только рыжекоп успел отпрыгнуть. Зато одним броском двоих парнокопытных, как говорится. Все трое задрали морды кверху. А я и не думала прятаться, наоборот высунулась подальше и демонстративно плюнула вниз. О так! Бинго! Десять очков Алине!

Стражники подбежали к воющему, что драная девка, здоровяку с чёрными патлами и визжащему на всю округу «почтальону».

Внутри меня растеклось тепло… удовлетворение. Мозг усилено производил каннабиноиды. Вот ведь, а я-то думала, что в этот же день, когда Эгберт мне помог, перестала испытывать к ним ненависть. При мыслях об Эгберте сердце моё сжалось и вернулась прежняя сердобольная Алина.

— Что ты творишь! — Набросился на меня Донсон Брауниг.

Тилли, наверно, оказывал помощь пострадавшим.

— Не знаю что на меня нашло, — призналась я, — надеюсь раны не глубокие.

— Алина, — отец Брауниг присел возле меня на кровать и взял за руки, — это всё проклятая кровь чудовища, борись, не дай себе утратить человечность.

— Я не могу, я не знаю, что со мной, — из глаз полились непрошенные слёзы.

Священник обнял меня.

— Всё будет хорошо, скоро наваждение закончится, ты только сопротивляйся, не дай злой воле завладеть собой.

Легко сказать.

— Отец Брауниг, я бы хотела попросить прощение за свою выходку.

— Это хорошо, дитя, — отозвался священник. — Милт и Руперт сейчас с Грэгом и его лекарственными травами.

— А Датмир?

— К нему можно зайти сейчас.

Мы спустились на первый этаж, пересекли длинный коридор и дважды поднялись по винтовой лестнице. В покои Датмира первым зашёл Донсон Брауниг, о чём-то долго говорил с рыжим и, наконец, меня позвали. Я зашла, произнесла стандартное приветствие.

— Алина сказала, что хочет извинится, — пояснил Донсон Брауниг.

— Отец Брауниг оставьте нас, — повернулась я к священнику.