Осиновый крест урядника Жигина

Но и Павел Лаврентьевич Парфенов сшит был не лыковыми нитками. Ясно видел и флажки, и единственный выход, в конце которого его ожидал выстрел. Странное дело, он в эти минуты не испытывал страха, не приходил в отчаяние, хотя прекрасно понимал, что Зельманов устроил ему настоящую ловушку. Возвращать кредит действительно было нечем, отсрочки ему никакой не дадут — это тоже ясно, а внешнее управление и распродажа имущества становятся при таком раскладе неизбежными. Он и на прииск кинулся, чтобы забрать здесь все имеющееся золото, разобраться с Савочкиным, которого начал подозревать в воровстве, и отводил на эти дела ровно неделю. Но кто ему теперь даст эту неделю? Ясное дело, что неделю ему на раздумья не дадут. Значит… Значит, надо тянуть время, тянуть, сколько возможно. И он ухватился за эту спасительную ниточку:

— Человек вы, как я догадываюсь, опытный и понимаете, что подпись моя должна быть заверена нотариусом, под простой бумажкой я расписываться не буду, иначе мне никаких процентов, даже крохотных, не видать. И где мы здесь на прииске найдем нотариуса? Или, может быть, поедем в Ярск?

— Нет, в Ярск не поедем! — быстро и решительно отсек Столбов-Расторгуев. — Личность вы там слишком известная, и мало ли что может произойти. Мы этого нотариуса прямо сюда доставим. Здесь все бумаги и подпишем. Чинно и благородно. Значит, мое предложение принято?

— А что мне остается делать? Или у вас в запасе есть другие предложения?

— Иных предложений, к сожалению, у меня нет. Даже если бы они были, я бы о них вслух не сказал. Зачем? Вы приняли именно то предложение, которое меня полностью устраивает. Честное слово, я рад, Павел Лаврентьевич, что мы нашли общий язык. Я думаю, что…

В это время по крыльцу и в сенях простучали быстрые шаги, дверь распахнулась и на пороге вырос запыхавшийся часовой, растерянно доложил:

— Там к дому Савочкин идет… Один…

Столбов-Расторгуев вскочил из-за стола, выбежал на крыльцо и остановился. За калиткой, словно раздумывая входить или не входить? — стоял, понурив голову, горный инженер Савочкин.

7

Странная птица ютилась возле печной трубы черная, как ворона, но с длинным хвостом.

Полозов поднял голову и удивился:

— Это что за животина?

Приглядевшись, Жигин рассмеялся:

— Сорока, приткнулась возле трубы и греется. А черная — от дыма, прокоптилась… Вот хитрованка, нашла место…

Сорока, словно почуяв, что на нее смотрят, застрекотала, взмахнула крыльями и уселась прямо на трубу. Разинула клюв и заголосила еще громче, словно хотела сказать — ну, чего уставились, греюсь я тут…

— Видишь, Жигин, даже глупая птица из трудного положения находит выход. Неужели мы с тобой, разумные существа, такой выход не найдем? Мы его просто обязаны найти! Так или не так?

— Так точно, господин полицмейстер!

— Вот и славно. Принимаю решение: сработает наша задумка или не сработает, но в любом случае отправляйся сегодня к тайнику. Если засада сорвется, придется тебе оборону держать.

— Еще неизвестно, какое они решение примут, когда к ним Савочкин явится.

— Примут такое, какое нам нужно, никуда не денутся. Чувство у меня уверенное, редко подводит. Людей тебе, сам понимаешь, дать не могу… Разве своего каторжного прихватишь? Не подведет?

— Пожалуй, не подведет. Как-никак, а в деле проверен. Не убежал…

— Ну, смотри. Я на тебя, Жигин, очень надеюсь. Когда отправляться будешь?

— Да прямо сейчас и отправимся, чего время тянуть.

— Слушай, я ведь совсем забыл! Из головы выскочило! Наверное, стареть начинаю… Жена твоя жива, в Елбани…

— Да что ж молчали?! — Жигина не удержался и даже за плечи схватил полицмейстера, встряхнул его, но вовремя вспомнил о субординации и опустил руки: — Виноват…

— Живая, и все с ней в порядке, вернешься — сам увидишь…

О том, что с женой урядника не все в порядке, Полозов намеренно умолчал. Пусть радуется, лишние терзания ему сейчас совсем не нужны. Радостный человек — он в службе незаменимый. Пусть думает, что ждет его родная жена в Елбани, пусть надеется, пусть верит, тогда и сам обережется, и дело сделает без всякой осечки.

Не прошло и часа, как Жигин с Комлевым незаметно покинули контору прииска, прошли с половину версты по дороге и свернули в тайгу, загребая за собой следы широкими лыжами. Оказавшись в чащобе, надели лыжи, поправили лямки заплечных мешков, удобней пристроили ружья и двинулись навстречу тускло светящемуся солнцу, застрявшему в верхушках заснеженных елей. Шли быстрым ходом, без отдыха, и глубокая лыжня, не прерываясь, ровно тянулась за ними двумя блестящими полосками.

Время от времени, веселя самого себя, Комлев подавал неунывающий голос:

— Угу-гу-шеньки-ого, не случилось ли чего?! Нос к телеге приставлял, кобылу замуж выдавал, стукал своим салом да по своему мусалу. Рот разинул, счастья ждал, да запнулся об чурбан. Будя-дя, будя-дя, напугались воробья! Привет-салфет вашей милости!