Оскар Уайльд, или Правда масок

Несмотря на все эти забавные сплетни, Уайльд скучал в Бад-Хомбурге; он писал об этом Пьеру Луису, который продолжал хранить странное молчание: «Почему от тебя до сих пор нет письма? Напиши мне хоть несколько слов. Я ужасно скучаю, а пять докторов запретили мне курить! Я чувствую себя хорошо и очень грущу». Он вновь обсуждал запрещение пьесы в письме к Ротенстайну: «Номинально театральным цензором является лорд-гофмейстер, но реально — заурядный чиновник, в данном случае некий мистер Пиготт, который в угоду вульгарности и лицемерию англичан разрешает постановку любого низкого фарса, любой пошлой мелодрамы. Он даже позволяет использовать подмостки для изображения в карикатурном виде известных людей искусства, и в то же время, когда он запретил „Саломею“, он разрешил представлять на сцене пародию на „Веер леди Уиндермир“, в которой актер наряжался, как я, и имитировал мою речь и манеру держаться!!!.. В Англии свободны все виды искусства, кроме сценического; цензор утверждает, что театр принижает и что актеры профанируют высокие сюжеты, а посему он запрещает не публикацию „Саломеи“, но ее постановку. И однако же ни один актер не выразил протеста против такого оскорбления театра — даже Ирвинг, который все время разглагольствует об Актерском Искусстве. Это показывает, как мало среди актеров художников»[410].

Таким образом теперь, когда Уайльд уже бросил вызов критикам, журналистам, публике, он принялся еще и за английских актеров, как бы стараясь создать совершенно беспросветную ситуацию в тот самый момент, когда он оказался наиболее уязвимым. В Англии одна только газета «Уорлд» осмелилась встать на его защиту и открыто выступить против цензуры в письме, опубликованном на ее страницах 1 июля: «Настоящее произведение искусства, утвержденное, изученное и уже репетируемое величайшей актрисой нашего времени, неожиданно попадает под авторитарный запрет в тот самый момент, когда личность самого автора подвергается постоянному, ежевечернему и публичному осмеянию»[411].

Наконец в начале августа Уайльд вернулся в Лондон к своей прежней жизни и, в частности, к своим друзьям — Джону Грею и Фрэнку Харрису, которые всем назло продолжали устраивать в его честь приемы. Он восстановил связь с Пьером Луисом — тот вновь начал отвечать на его приглашения, несмотря на довольно странные предосторожности, которые он принял, пытаясь объяснить возобновление этих отношений; вот что он писал своему брату Жоржу Луису: «Я говорил тебе, что близко познакомился с Сарой Бернар? Она уже две недели репетировала французскую пьесу Оскара Уайльда, когда все было внезапно прервано по приказу королевского лорд-гофмейстера, который счел пьесу святотатством. Уайльд очень расстроился из-за этой смехотворной цензуры… Я трачу все больше и больше денег. Здесь я живу практически за счет Оскара Уайльда, и поэтому из чистой вежливости ежедневно обязан отвечать ему (ему или его друзьям) аналогичными приглашениями»[412]. Луис ухаживал за Эллен Терри, что не мешало ему следовать за Уайльдом из ресторана в ресторан, из салона в салон. В октябре 1892 года его призвали на военную службу, которую он проходил в Аббевилле, и там Андре Жид поставил его в известность о нравах Уайльда. Как позже поведал Луис Полю Валери, он предложил Жиду написать ужасное письмо, однако тот, конечно же, ничего не написал, зато по окончании службы помчался в Лондон!

В то же самое время Уайльд арендовал ферму Гроув недалеко от курортного местечка Кромер на берегу Северного моря, к северо-востоку от Лондона. Он перевез туда Констанс с детьми и пригласил к себе Бози. Уайльд развлекался тем, что строил песочные замки с Сирилом и Вивианом, которым было уже, соответственно, семь и пять лет, или играл с Бози в гольф. Здесь же он написал большую часть своей пьесы «Женщина, не стоящая внимания» и объявил об этом в следующих выражениях директору театра «Хеймаркет» Герберту Бирбому Три: «Что же касается пьесы, я написал уже два акта и отдал перепечатать машинистке; третий и четвертый акты закончены, и я надеюсь, что все будет готово дней через десять — пятнадцать, самое позднее. Своей работой я пока очень доволен»[413]… Одним словом, пребывание у моря превратилось в идиллию, особенно для Констанс, вновь обретшей на какое-то время прежнюю роль в обществе мужа, детей и Бози, которого она ценила больше, чем остальных друзей Уайльда; она даже не догадывалась о любовных отношениях, которые существовали между ним и Бози, и была счастлива при виде спокойствия мужа, который много работал, заканчивая большую поэму «Сфинкс», готовил очередное издание «Саломеи» и вносил последнюю правку в рукопись «Женщины, не стоящей внимания».