ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Из-за подушки донеслось:

— Мне в палатку надо.

— Я доложусь начальнику лагеря и Совете Полтавцевой скажу, что ты промокла и здесь. Возьми вот градусник.

— Не буду!

— Возьми.

— Не буду я мерить вашу дурацкую температуру!

— Астра, не капризничай. Бери термометр, а я пойду, скажу, чтоб тебя не искали.

— Ну и идите.

Положив стеклянный цилиндрик на табурет, я укрыл Астру еще одним одеялом и ушел. Спи, принцесса.

* * *

Вторник стал днем вития веревок и вытягивания жил. С утра принцесса обосновалась в шумной группе стрелков, и мои попытки вытащить на разговор имели успех не больший, чем старания угрюмого юнца попасть на день рождения школьной красавицы. Вот кино! Уговаривал себя держаться на дистанции, а увидев Астру, обо всем забыл. Что-то происходит в голове. Наверное, химические процессы, ферменты всякие. Только куда эта химия заведет? Вон хихи-шушукания за спиной растут. Надо выходить из боя. Девицы здесь не промах — на подначках устанешь спотыкаться. В общем, плюнул я на это дело и пошел чистить винтовку.

В оружейке народу было немного. Тройка лиговских пацанов, студент-очкарик и толстая девушка со значком «Готов к санитарной обороне». Через всю стену был продернут кумач: «УМЕНИЕ ВЛАДЕТЬ ВИНТОВКОЙ — ДОЛГ КАЖДОГО ГРАЖДАНИНА СТРАНЫ СОВЕТОВ!», а ниже висели плакаты, помогающие овладевать этим умением. Студент, слабо ориентирующийся в тонкостях устройства Мосинской трехлинейки, водил носом по схеме. Бедняга не первый раз собирал оружие, однако никак не мог избавиться от лишних деталей при сборке. Вот и сейчас очкарик пятый раз мазал в баллистоле пружину, думая, как ее можно пристроить в уже собранную винтовку. Один из парней посоветовал заправить ее в ствол.

— А как будет осуществляться функция выстрела?

— Ну как? Опустить патрон в дуло, нажать на крючок, пружину сожмет и патрон полетит.

— Нет, думаю тут иначе, — задумчиво протянул неумеха, — думаю, что пружину надо засунуть в другое место.

— Ну, тогда засунь ее себе в жопу, — сказал другой хулиган и все трое заржали.

Эх, как взвился очкарик! Даже кулаком стукнул в доску.

— Не смейте так со мной говорить! Я вам не какой-то там! Распоясались, негодяи!

Пахнуло бальзамом интеллигентских руганий на лиговских, и пацаны, уморенные ворошиловским режимом, ненадолго окунулись в родную стихию. Они стали теснить оскорбителя к стенке мягкими полудвижениями, как злые коты из страшной сказки.

Пришлось вмешаться:

— Эй, там! В чем дело?

Атаман лиговских снял пальцы с чужого пиджака:

— Дело в том, что сильно умные лезут в чужие разговоры, а потом долго кашляют.

— Может быть. Но если я, хотя бы чихну, ты, дружок, завтра поедешь домой.

Вздыбившись, парень двинулся в мою сторону и я уже приготовился к худшему; но один из лиговских встал между нами, высоко подняв пустые руки.

— Командир, наш друг сильно устал, поэтому хамит, доставляя неприятности окружающим. Мы извиняемся и уходим.

Слава богу, они убрались, а остатки тягостной атмосферы вышибла куча пионеров. Эти бандиты обосновались в лагере только два дня как, однако успели надоесть всем. Лишь мученики-вожатые терпеливо сносили их.

Комната сразу превратилась в муравейник. Детки грохали железяками, пихались у стены, сбивая плакаты, бегали. Двое шустряков размотали кумачевую штуку и принялись ее торочить, вбивая прямо в стену сотые гвозди.

— Это что за безобразия!

Голос оружейника Феди Зеленого пригнул детвору, словно ветер — камыш. Федя еще рявкнул, и рык этот ударял молотом в пионерские головы, корча окружающих в немом столбняке. Даже плакатный гвоздь выпал из стенки.

Молодая поросль, однако, распрямилась быстро и две мигом построившиеся колонны выдвинули в центр комнаты делегата. Краснощекий пухлый пионер вскинул руку-сосиску, жизнерадостно завопив:

— Товарищ дядя Федя, пионеротряд имени Кагановича выстроен для прохождения занятий по стрелковому делу!

Зеленый добродушно булькнул:

— Так-так, это уже лучше.

Дядя Федя был толст, носат и похож на старорежимного борца-тяжеловеса, какие раньше были в цирке. Вообще, если честно, раньше он был бандитом. Беспризорничал, связался с уголовным элементом и к тридцать четвертому году имел три судимости плюс побег. А потом вдруг «завязал».

Тогда проводилась компания по перевоспитанию блатных, и получил Федя от государства белую анкету, паспорт и настоящую фамилию — Кузнецов. Живи и радуйся жизни, как всякий нормальный гражданин. Бывшие дружки-подельники из банды Косого хотели посчитаться, но, во-первых, «отступник» мог убить кулаком быка, а во-вторых, сам Миронов, замначальника 22-го дивизиона[15] милиции, пообещал главарю банды, что тот сменит прозвище на «Слепой», если будет замечен ближе, чем за сто шагов от медвежатника-расстриги. Миронов считался товарищем серьезным и, кроме того, советская власть «держала мазу» по выражению уголовников, за тех, кто вступил на светлый путь.