ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Берендееву, лысому майору, что впутал в меня в историю с подземельем и крысами, было лет тридцать пять. В прошлый раз он показался мне почти стариком, а сейчас суетился весьма резво, орал в телефонную трубку и, поминутно высовываясь в окно, грозил всякими карами собравшимся во дворе. Мое предписание он зажал в кулаке, видимо, сразу же забыв о нем.

— В кузов, в грузовик его кидайте, — заходился криком Берендеев, размахивая фуражкой в окне, — идиоты чёртовы!

— Чего стал? Бегом выполнять! — гаркнул он мне, осушив графин с водой.

— Собственно… — я запнулся. — Что выполнять?

— Приказ, лейтенант. Приказ!

— У меня приказ прибыть в ваше распоряжение, — ответил я, осторожно показывая на бумажку в берендеевском кулаке. Майор, сдерживая ругань, развернул предписание.

— Ага… Ты тот «комендач», которого сдуру отправили к Мальцеву… Идиоты чёртовы. Посмотреть бы на того, кто это сделал!

Не выдержав, я прыснул. Майор сцепил на столе руки и отрывисто бросив:

— Отставить смех.

Он подумал, двигая бровями, а потом спросил внезапно:

— Ты белку видел?

— Это… в каком смысле? — я, признаться, от такого вопроса совершенно оторопел.

— Ну, белку, в колесе которая.

— А-а, вы в этом смысле. Так точно, в колесе видел.

— Во-от, — удовлетворенно протянул Берендеев. — Ты не спрыгнешь, пока всё не закончится. Тем более Мальцев сказал, что ты вполне подходишь.

— Да не подхожу я! — сорвалось у меня с языка.

— Что?!

— Не подхожу, — повторил я тихо. ― Не способен.

Еще раз идти к крысам и прочей подземной гадости не было сил. Молча, озираясь по сторонам, угасал я под Берендеевским взглядом, заведенно повторяя про себя: «на фронт, пожалуйста, только не под землю».

— Не подходишь? Тогда собирайся и уходи, — просто сказал майор.

Сгорбившись, я брел на выход, чувствуя себя распоследней дешевкой. Будто друзей бросил, с которыми делал опасное и трудное дело, а потом сдрейфил и, пряча глаза, отговорился убедительной и постыдной причиной. Сам ведь видел таких, которым не было пути назад после презрительного пацанского «ссыкло». И говорил такое сам, и ждал теперь подобного от лысого майора. Но Берендеев молчал и тогда, не выдержав, я обернулся. Майор, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.

— Еще что-то? — устало спросил он.

— Да, — мой голос чуть дрогнул. — Я не хотел бы…

— Послушай, Саблин, — сухо перебил майор, — у меня линия в двадцать километров. Ее надо удержать. Чем и как угодно. Людей, хоть как-то способных к действиям, нет. Если не можешь, заставить не имею права. С нашей работой ты столкнулся, знаешь, о чем речь. Если можешь, иди воюй.

От слов Берендеева я дернулся, будто от выстрела, и выпалил:

— Бред.

— Что бред?

— Да все! Подземелья, гранаты с ультразвуком, кольца эти, шары серебристые… Вы что — с марсианами воюете?

Майор засмеялся:

— Ну, считай, что с марсианами, если тебе так легче.

— Легче, товарищ майор. Боюсь я.

— Чего ж тогда вернулся, если боишься? Душа горит? Иди-ка, присядь.

Он повернулся к сейфу, достал тонкую синеватую брошюрку и отдал мне.

— Ты ведь не трус. Я вижу. Что тогда?

— Не знаю, — ответил я.

— Не знаешь? — удивился Берендеев. — Или не хочешь знать? Ты ведь был т а м. Ты не спятил, как твой ефрейтор от крысиного визга. Ты прошел через брошенное метро, ты не загнулся от белого мха. Чего ж сейчас скользишь?

Машинально листая брошюру, я увидел знакомые по комендантской службе схемы.

— Могу не справиться — дело малознакомое и непонятное.

Майор показал взглядом на книжицу. «Памятка командиру, привлеченному для несения кордонно-заградительных мероприятий особкомендатуры г. Ленинграда» — значилось на титуле.

— Ничего, что ты не в силах выполнить, тебе не поручат, — чуть насмешливо сказал он. — Всеми подземельями и крысами занимаются специально подготовленные люди. Но им нужно обеспечить секретность. Раз уж ты попал в струю и не «ссыпался», то можешь заменить Агафонова.

— Что я должен делать?

— Держать, как говорится, и не пущщать. Ничего нового. Сейчас отметишься в опер-секретной части, дашь подписку о неразглашении. И сразу на Пискаревку — там «горит». Ну, а после — инструктаж по всей форме, допуск оформим.

Берендеев рывком поднялся и, схватившись за створку окна, закричал во двор:

— Буран, ко мне! Бегом, мать твою казахскую!

Майор сунул мне ордер, показал, где расписаться в потрепанном журнале, после чего вручил его неслышно подошедшему Бурану Бейсенову и велел отправляться на Пискаревку.

Бейсенова я знал только как агафоновского сержанта, а так он темная лошадка. Но боец храбрый и стрелок замечательный, даже в свободные минуты не расстается с автоматом. Сидит, разбирает по винтикам, смазывает. А вот, что у него в мозгах, только казахский бог его ведает.

В этот раз вместо раздолбанной «полуторки» я получил автобус, да еще с капитаном впридачу. Капитан здорово смахивал на фрица, хотя звался Павел Максимович Ганчев, а приземистый темно-зеленый автобус, маскирующийся под обычную передвижную радиоустановку, был напичкан полуфантастическими механизмами.