ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Только не переступи я «нельзя», эта немецкая гадина могла бы пройти через фильтр контрразведки. Лунин правильную байку рассказал про деда. Когда в марте чистили город, Агафонов заловил одного типчика. Тоже оказался фрукт: держал на антресолях списки коммунистов и комсомольцев, а в штабе местной обороны самым активным активистом считался.

Эх, если б не Бейсенов, отдал бы рапорт комиссару Теплову и получил законный сон и отдых. Я взглянул на часы — до встречи с сержантом двадцать пять минут — и, развернув страницы тетради, которую всегда таскал с собой, начал зарисовывать по памяти портреты. Блондинки Мандрусевой, хромого диверсанта с медалью, смешного дворника…

Рисовал я неплохо. «Талант» внезапно открылся лет десять назад — еще когда учился в Ташкентской школе пехотных командиров — стенгазеты, оформление праздников и прочая агитация. А в Университете умение отточилось на студенческих практиках-раскопках; наверное, треть нарвской керамики из Себяжья в альбомы перенес. Уроки брал у мастеров, да-с… А-ччерт! Огрызок «кохинора» выскользнул из пальцев и, упав, конечно же, закатился в щель между досками пола.

— Что там? — Лиходей, продолжавший «дознание» блондинки какими-то милицейскими приемчиками, выглянул из-за шкафа.

— Та ничего, карандаш закатился… Кстати, о! Фройляйн, иди-ка сюда! — Я объяснил Мандрусевой, что сейчас мы с ней будем составлять, то есть, рисовать портрет Доктора Маши.

Но все испортило некормленое документами начальство.

— Где охрана места происшествия, где рапорт, где задержанные?! — набросился возникший в окне комиссар Теплов.

— Рапорт вот. Супостаты — вон и вот. Охрана происшествия, в виде Рузайкина, прямо за вами, во дворе.

Теплов засопел и буркнул мне в окно:

— А почему боец с одним штыком, где винтовка?

— Товарищ комиссар, ну разве ж можно Пете винтовку доверить, да еще и с боевыми патронами?

Сейчас будет есть с кашей! Но против ожидания, Теплов начал топтаться на месте и вообще дал слабину, по которой стало ясно, что каша будет на второе. А на первое, видно, будет еще какая-то дрянь вроде охраны завалов.

— Ну, товарищ комиссар, люди вторые сутки без сна.

— Прекрати болтовню, Саблин! — закричал он, махая сжатым кулаком. — Будь здесь и никуда не уходи. Никуда! Понял?

— Понял.

— Сиди безотлучно. Я доложил по начальству, оно знает.

— И что?

— Пакет отдашь. — Теплов отнял от груди красносургучное послание с таким вздохом, будто я рупь за сто его утеряю и добавил, закатывая глаза: — Когда появится человек с «полномочиями», проси его мамой родной, но пусть обождет. Ты никуда не суйся. В самом крайнем случае отдашь бумаги и отправишь Бейсенова. Он в команде…

— В какой команде?

— А-а, неважно! — Комиссар махнул рукой и, заталкивая в кузов грузовика пойманных диверсантов, успокаивал себя: — Может, успеем?

Однако не успели. Едва его тарантас покинул уютный ЖАКТовский дворик, как взвизгнули шины, и высунулся из лихо тормознувшего фургона техпомощи лысый майор:

— Где Агафонов?!

— Товарищ майор, я…

— В машину! Быстро!

— Товарищ майор, мне приказано только в крайнем случае.

Брови лысого грозно надвинулись на глаза, в недоброй паутине которых уже плясало мое тоскливое будущее. Наверное, это и есть «человек с полномочиями».

— У меня приказ, товарищ майор.

Лысый побелел до цвета мамонтовой кости и раскрыл «корочку» — цветной листик на последней страничке удостоверения. Листик имел внизу личную подпись нового командующего фронтом и за любую проволочку в отношении «подателя сего» обещал различные неприятности вплоть до расстрела.

Я даже Бейсенова из таинственно поминаемой комиссаром «команды» взять не успел. На свою беду подошедшего ефрейтора Лиходея забрал майор вместо казаха и уже через четверть часа фургон подъехал к магазину «Силикат».

Ожидавший нас крепыш отрекомендовался капитаном Мальцевым и встретил типично русским приветствием:

— Лейтенант, мать твою! Где вы шляетесь?! До сбора десять минут!

За ним торчали двое и щерились в спину шумного командира.

Странные это были ребята. Один, стоявший вполоборота ко мне, имел манеры правонарушителя, только что покинувшего приемник где-нибудь на Малой Охте или Васином острове. Сдвинутая на затылок пилотка, руки в карманах, ремень прослаблен на кулак, не меньше, а из голенища правого сапога выглядывала рукоять «финки». Рубец ожога на поллица, как последний мазок художника, завершил портрет «гопника». Увидев меня, он отвернулся и отошел к двери магазина. Другой еще менее походил на бойца незримого фронта — слишком молодой и веселый. У него вообще не наблюдалось оружия, кроме узкого черного ящичка. «Молодой и веселый» приподнял пилотку.

— Волхов. Константин Сергеевич.

«Гопник», подбросив ногтем желтую монету, сказал капитану:

— Крысодавы уже в трубе. Вон травка пожженная.

Мальцев принюхался.

— Точно… Чего ж ты молчал, сявка? Ить видел и молчал. Ну, шпана, тебя стенка только жизни обучит!

Я достал документы.

— Товарищ капитан, необходимо вскрыть пакет.

— Ну, вскрывай.

— Нужно ваше разрешение.