Осколки

— Можно? — медленно веду я свою игру. Ник не хочет продолжать беседу. Но я не намерена отступать. Нужно лишь правильно забросить крючок. — Круассан называют королем английской выпечки!

Ник недовольно хмыкает:

— Это французская выпечка, вообще-то.

«Великолепно! — думаю я, ухмыляясь. — Не только ты умеешь читать других, засранец!»

— Они еще в восемнадцатом веке появились, в Париже. Это вы, англичане, только и можете похвастаться разве что мерзким склизким пудингом, — сердито цедит Ник, будто не мы виноваты в наших бедах, а европейские пекари. Я едва сдерживаю улыбку.

— А как же Баноффи, Трайфл, булочки Челси? — предлагаю я.

— Вряд ли за пределами Британии кто-то знает, что означают эти слова. А Бриошь, Макарон, да в конце концов французский багет — их знают в любой точке мира.

Я пытаюсь всеми силами сохранить серьезное лицо, открываю книгу и, изобразив поражение, делаю вид, что собираюсь читать. Теперь мы оба молчим.

— Можешь взять половину, — спустя пару минут внезапно предлагает Ник, толкая пакет через стол. — В качестве извинения.

Мой рот открывается и замирает. Я поднимаю глаза, надеясь поймать его взгляд, но он сосредоточенно что-то царапает карандашом на бумаге.

— Извинения? — не поверив собственным ушам, уточняю я. — Это что-то новенькое. Если честно, Ник, последнее время ты заставляешь меня волноваться, а это говорит о многом, потому что я вроде как уже привыкла к твоим закидонам. Если ты сейчас еще и в сожалениях рассыплешься, я решу, что мир совсем сошел с ума.

Он поднимает руку, негласно затыкая мне рот.

— Успокойся. Я не собираюсь душу тебе изливать. Просто хочу сказать, мне жаль.

— Что скрыл от меня письмо?

— Что был таким засранцем в детстве.

— Ты и сейчас не сильно изменился.

Кажется, Ник пытается сдержать улыбку.

— А ты не умеешь принимать извинения.

Судя по всему, это не вопрос.

— А ты не умеешь как следует извиняться, так и будем констатировать очевидное? — Я беру круассан, откусываю огромный кусок и бормочу, даже не пережевав: — Вообще-то я по делу пришла.

Ник поднимает на меня глаза. Под ними залегли глубокие тени то ли от недосыпа, то ли от постоянного самокопания. Он откладывает блокнот в сторону, явно заинтересованный моими словами.

— На конверте есть адрес, — торопливо выкладываю я, стряхивая с груди крошки. — Тай снимал почтовую ячейку в городе, где расположен тот самый Эдмундс. И я подумала, может, стоит съездить туда и проверить? Глупо не использовать эту возможность.

Ник вырывает из блокнота лист и, скомкав его, бросает в камин. Огонь тотчас принимается поедать свежую добычу, а я с сожалением понимаю, что так и не узнала, что именно Ник рисовал.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — произношу я так быстро, словно одно длинное слово.

— Зачем?

— Ты мне должен.

— Смешно. Оформи письменную жалобу.

Я впиваюсь в него взглядом, рассчитывая на то, что мне перепадет хоть капля раскаяния или сожаления, но тщетно.

— Я не могу объяснить, — добавляю неуверенно. — Это понимание рождается внутри, словно я просто знаю, что должна так поступить, без причин и мотивов. Как птицы чувствуют, что с приходом холодов нужно лететь на юг. Кажется, он хочет, чтобы мы поехали туда…

— Кто хочет? — перебивает Ник.

— Тай.

— Тай?

Потрясение и замешательство проносятся на его лице.

— Ты спятила?

— Ничуть.

— Дай я подумаю. — Он заправляет карандаш за ухо, так что из-под волос остаётся торчать только ярко-зеленый ластик и, словно прикинув в голове варианты, твердо произносит: — Нет.

— Что? Почему нет?

— Попроси Шона.

— Он не поймет. — Бумажный кулек от булки в моей руке превращается в смятый шар.

— На его месте я бы тоже не понял, — соглашается Ник. — Поэтому ты пришла ко мне?

— Поэтому я прошу твоей помощи.

— Напомни мне, принцесса, когда я помогал кому-то за «спасибо»?

— Никогда не поздно начать.

— Видимо, таким образом ты решила от меня избавиться, — произносит он, бросая на пол пухлую книгу вместе с блокнотом. — Потому что, когда Рид узнает, он меня точно пристрелит.

— Ник, Тайлер доверял тебе. У тебя не только его жетон, но и его письмо. А вдруг… вдруг его убивают прямо в эту минуту, а мы сидим здесь, ничего не делая.

— В таком случае мы уже никак не сможем ему помочь.

— Ник!

— Нет, — качает он головой, и мне становится ясно, что никакого другого ответа на мой вопрос не последует. Мои уговоры имеют не больше веса, чем жужжание мотылька, застрявшего в паутине!

— Ну пожалуйста, — практически умоляю я, готовая разрыдаться от бессилия, отчаяния и необъяснимой тоски по человеку, которого не видела ни разу в жизни, но которого помню каждой клеткой своего тела.

— Ты в своем уме? — раздражается Ник, взъерошивая черные, как перья, волосы. — Мы кое-как оттуда сбежали, и теперь ты просишь отвезти тебя обратно?

Я поднимаю взгляд, в котором стоят слезы, но Ник на меня не смотрит. Он сидит, отвернувшись к окну, и я понимаю, если не скажу этого сейчас, другого шанса не будет. И сбрасываю последнее, самое мощное оружие.

— Он бы никогда тебя не бросил!

Я тяжело сглатываю. Тишина между нами весит тонны.