Осколки

— Мистер Стэндон, у меня есть… ах, у меня есть несколько необычная и деликатная просьба, которую, я искренне надеюсь, вы не сочтете… хм… слишком неприличной.

Стэндон, и сам напоминавший оживший труп, обернулся к нам, все еще сжимая в руке щетку для волос. Он всецело отвечал представлениям парня, воспитанного на фильмах ужасов, то есть меня, о тружениках похоронных бюро: высокий, бледный, изможденный с виду. Единственное, чего я не ожидал увидеть, так это нежности в его глазах — как будто общение с мертвыми только усиливало его благодарность жизни.

У меня в груди все онемело, когда я понял, что он работает над Сьюзен.

Они положили ее на металлический стол. Волосы были идеально уложены, рядом с головой лежала раскрытая косметическая палетка. Слева от нее стоял поднос, наполненный острыми инструментами, глянцевито поблескивающими от покрывшей их жидкости. Мне не хотелось задерживать на них взгляд.

Два других тела возлежали на разных столах с эмалированными столешницами, по бокам от которых стояли большие раковины и тележки с колесиками. Находясь здесь, я чувствовал себя так же неловко, как и остальные. Тут же захотелось убраться восвояси.

Ремфри представил меня, объяснил мою просьбу. Бледный Стэндон воспринял это как должное, застенчиво улыбнувшись и понимающе кивнув. Благоразумие подтолкнуло Ремфри обратно к двери, но Стэндон остался стоять на своем месте — молча и почтительно отводя взгляд от тела Сьюзен, хотя всего минуту назад он безо всякого стеснения расчесывал ей волосы.

Простыня была натянута на ее грудь, но неестественным образом проседала там, где ее грудная клетка продавилась от удара о верхушку пляжного зонта. Видимо, ребра еще не успели закрепить на полагающихся им местах в эстетических целях. Я увидел сморщенные толстые шрамы, покрывающие верхнюю часть ее тела и шею, и моя исцарапанная спина снова вспыхнула огнем.

Я попытался убедить себя, что на столе — совсем не Сьюзен. Что это некая оболочка, шелуха, а саму ее отпустили туда, где не нужно бояться унижения из-за невозможности исцелиться. Я попытался — и не смог. Все равно это была именно она — красивая, уязвимая, исстрадавшаяся. Мне снова захотелось прильнуть к ней, прижать ее тело к себе. Я поднял руку, потянулся, желая прикоснуться к ее коже, — и крепко сжал кулак, удерживая себя от того, чтобы отодвинуть простыню в сторону и увидеть всю глубину ее шрамов в здешнем жестоком, остром, как скальпель, свете.

Ремфри бросил на меня последний неловкий взгляд от двери и сказал:

— Я оставлю вас на несколько минут, господа. — Он повернулся и на цыпочках вышел, затворив за собой. Явно довольный его уходом, Стэндон мечтательным жестом оглаживал зубчики расчески, которую все еще держал в руке. Он посмотрел на меня, будто хотел что-то сказать, но передумал. Его кожа была такой же бледной, как у Сьюзен, хотя нанесенный не до конца макияж придавал ее чертам жутковатый оттенок.

Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что меня пугает. Румянами Стэндон подчеркнул скулы Сьюзен, и теперь она казалась очень похожей на Джордан — на сестру, изо всех сил старавшуюся быть непохожей на нее.

Я прижал кулаки к бокам. Ей должно было быть отпущено больше. Должны были быть ужины при свечах, танцы на веранде, завтраки в постель и ленивые послеполуденные любовные игры — романтика, которую принимаешь как должное, записываешь в далекие планы, думая: «Потом, когда-нибудь потом», пока бежишь, глодаемый одиночеством, на могилу своего отца. «Должно было быть» — боже мой, насколько пустые слова: выходные в Марта-Винъярд, лодочные прогулки по озерам Бельмонт-парка, зимние вечера с нехитрой снедью, у мерцающего экрана, где крутится старый ужастик; выигранные летом на ярмарке игрушки… вот что должно было быть.

Мое сердце глухо забилось. Я покрылся холодным потом, как валуны в Монтоке в ту ночь, когда встретил ее; но моя спина горела. Перед глазами вновь замелькали кадры ее падения.

Прощай.

— Ты ведь на самом деле не ее жених, не так ли? — тихо спросил Стэндон.

— Не жених, — глупо повторил я.

Ответ его не смутил. Гробовщик ухмыльнулся с полунасмешливым смущением, как будто и не собирался уличать меня во лжи.

— Ну, ты на жениха-то и не похож. Любви не чувствуется… конечно, не все, кто сюда приходят, прямо-таки разбрасываются эмоциями, но… — Он покачал головой. — Но у тебя к ней какое-то другое чувство.

— Может быть, это горечь.

— Едва ли. Я общался с достаточным количеством мизантропов, чтобы понять, когда мне на глаза попадается очередной из этой братии. — Он улыбнулся, не показывая зубов, и жесткие линии его лица стали четче. — Но я могу понять, о, конечно могу. Она была милой девушкой, и красота пока еще никуда не делась. Моя работа — постараться сохранить ее еще на какое-то время. Чтобы все, кому не все равно, могли помнить ее такой до самого конца.

— Как благородно.