Осколки

— Да-да, — Йен сгреб ее в охапку и оттолкнул в сторону, — национальное достояние, и вся фигня, но своя шкура дороже. Прощевайте, дамочка, может, еще заглянем!

— А деньги?

— А деньги не отдам. Моральный ущерб, так сказать, и от дела я не отказывался.

Я усмехнулась, едва поспевая одновременно удерживать его на себе и убегать по лестнице от разгневанной хозяйки, орущей нам в след проклятия. Толкнув плечом ворота, я, наконец, выбралась на свежий воздух.

— Вот так-то. Я же говорил: ничего опасного, — пробормотал Йен, а потом хлопнулся в обморок посреди улицы. Уже в который раз.

Йен

Похоже, бред — мое любимое состояние души.

Почему? Потому что каждый долбаный раз я просыпаюсь в холодном поту после очередного кошмара. Я думал, Волк решил эту проблему, но все оказалось не так: он лишь облегчил боль.

Вообще, барахтаться на постели всю неделю и заставлять девчонку выполнять свои прихоти — отличное дело. Я бы проторчал тут еще месяц, но раны на спине уже зажили, да и ноги стали предательски дрожать, когда я пытался подняться, чтобы отлить: гадить на покрывало как-то не эстетично, да и Ольху все-таки жалко (вот это сюрприз, да?).

И вот снова. Кошмар. Про что? Не ваше дело!

Я поднялся с пропитанной влагой постели и нашарил рукой свои обгорелые ботинки. Долбаный пожар, долбаные заклинания, долбаные маги!

Я сплюнул. Утер проступившую в правом глазу слезу и потопал к окну, пару секунд глядя на ночной город. Каждый проклятый день все повторяется. День-ночь-день-ночь-день-ночь…

И каждый раз мне приходится выбираться из очередной передряги. Так, в какую задницу я угодил теперь?

Подняв с пола свой изорванный в клочья жилет, я принюхался к обожженным краям и поморщился. Сильная магия, такой просто так не разбрасываются. Если маг и хотел кого-то прибить, то не прибил только потому, что я — Волк или просто не та цель. С каждым шагом все интереснее и интереснее!

— Холхост бы тебя побрал, сучье племя! — ругнулся я и выкинул жилет в угол: он уже негоден. — Эх, сколько ж лет ты меня прикрывал, и нарваться на какого-то долбаного мага…

Я еще раз выругался. А ведь если бы я не полез спасать девчонку, то спокойно бы унес ноги, и не пришлось бы накладывать компрессы на спину. Твою мать, как же от них кожа-то чешется!

Что со мной происходит? Какая фигня творится с моей — уже не моей — душой?

А еще этот чертов запах. От девчонки им так и несет, и от него одни только проблемы. Когда она рядом, я просто не могу сдерживаться. Долбаный Волк! Долбаная Ольха! Долбаный я!

Пальцы на автомате стали разглаживать потрепанный лисий мех на разорванной рубахе. Вот и все, конец. Еще недельки две продержусь, а там звериные черты будут проступать все чаще и чаще. Мне остается только найти вожака — что, впрочем-то, бесполезно, потому что я последний — или обратиться. Последнее граничит со смертью, потому что сулит мне безумие, от которого я совсем не в восторге.

Когти щелкнули, столкнувшись друг с другом.

Уже до локтя. Признаться, мне самому даже как-то жутко смотреть на эту кривую волосатую лапищу, что уж до остальных. Но в своем выборе я не секунду не сомневался. На крайняк можно просто застрелиться.

Я обратил внимание на маленький сверток новой одежды, которую мне добыла девчонка. Не знаю, где она там копалась, но такого убожества я в жизни не видел, однако делать нечего: пришлось натянуть все это на себя и выйти в свет. Хорошо хоть капюшон есть, не придется своей зеленой рожей светить.

Гляди-ка, и тут все ей пропахло…

Вздохнув от безысходности, я спустился вниз и вышел из постоялого двора, с грустью оставляя позади ароматы спиртного и свежей еды. Живот протестующе заворчал, но я заставил его заткнуться и жить дальше. Эх, сейчас бы мясца! Да с кровью…

Весь путь до музея — вернее, полумузея, потому что примерно столько от него и осталось, — занял у меня меньше часа, что просто невероятно. Обычно в этой части столицы творится целый бедлам. Народ давит друг друга (вот почему я люблю лес и мелкие деревеньки), дети орут, их родители тоже дерут глотки, а рыночные продавцы стараются всех перекричать, из-за чего весь этот цирк смешивается в единый тошнотворный омлет городской вони и столпотворения.

Стучаться в дверь меня не учили.

Я толкнул ее ногой и тут же натолкнулся на хозяйку.

— А, это вы, — пробормотала она, поглаживая пухлой рукой с пальцами-сардельками свою седую косу. — Хотите чаю?

— Ха! Экая вы сегодня вежливая. Что, с легонца уже приняли на душу?

Старушенция горько усмехнулась и засеменила к центру гостиной, где был разложен маленький черный столик с двумя небольшими кожаными диванчиками с двух сторон.

— Все сгорело, — ответила она на мой молчаливый вопрос. — Осталась только гостиная, половина библиотеки и пара спален. Так вы объясните мне, что произошло?

Я крякнул. Что-то она слишком уж спокойная. Так, руки чистые? Чистые, синяков от игл не видно, значит, Эрином не кололась. Да и спиртягой не шманит. Тогда что?