Осколки безумия

Когда тихо умирает надежда, рассыпается на осколки и растворяется любая возможность вернуть что-то обратно, только тогда становится по-настоящему больно. Физические страдания не сравнятся с медленной агонией сердца. Я надеялась даже тогда когда он бросил меня, я надеялась даже тогда, когда Фэй сказала, что я не верну его и не должна пытаться, я надеялась и даже тогда, когда он равнодушно отключал мои звонки. Мне казалось, что пройдет время и он меня простит. Остынет, забудет. Да, возможно так было бы с любым другим, но не с Ником. С кем угодно, чьи действия и мысли несли в себе определённую логику. У Мокану нет логики. Он принял решение и этого изменит никто. Я поняла это когда мне вручили бумаги о разводе, но тогда я все еще не помнила кто такой Николас Мокану. В моем представлении это все же был человек. Подсознание не воспринимало другой реальности, более жестокой, страшной — я люблю не человека, я люблю монстра. Не воспринимала, пока Сэми не вернул мне мое прошлое, которое я так мечтала вернуть. «Бойтесь ваших желаний — они могут исполниться». Я наивно предполагала, что я страдаю — о, это были не страдания, это лишь прелюдия, отголоски, далекое эхо приближающегося апокалипсиса, агонии моей души. Насколько меняется восприятие. Все та же бумажка о разводе. Клочок нашего прошлого с подписью о вынесенном приговоре будущему. Я перечитывала эту бумагу день за днем, минута за минутой, я часами смотрела на нее и искала между колючими шаблонными словами некий смысл и не находила. Ничего. Только неожиданное дикое одиночество. Я говорила с ним, я видела его и это больше не тот Ник, которого я знала — это равнодушный, бесчувственный монстр. Ничего человеческого. Ни грамма. Исчезло все — даже те жалкие крохи, которые были в нем в момент зарождении нашей любви, от нее остался лишь пепел с тлеющими углями.

Возможно, так себя чувствует бабочка, когда у нее сгорают крылья или раненная птица, летящая камнем вниз с огромной высоты, подстреленная тем, кому всецело доверяла. Я летела в пропасть. Час за часом все ниже и ниже. Иллюзии, мечты, эфимерное счастье, жалкие надежды, унизительные желания. Все это не имело больше никакого значения — он отказался от меня. Я не значу в его жизни ровным счетом ничего. А значила ли?

А как же его слова «Я никогда тебя не отпущу», «Я не позволю тебе уйти» и жестокие ответы на вопросы — он не просто позволил, он вытолкал тебя из своей жизни, вышвырнул за борт. Тебя больше нет. Я как раненный зверь кружила вокруг этой бумаги, в которой был заключен весь смысл последних лет моей жизни, которую я так надеялась вспомнить и вернуть. Я не решалась взять ручку и поставить подпись рядом с его инициалами. Когда он расписался там, что он чувствовал? Ему было хоть немного жаль того что мы потеряли? Хоть чуть-чуть, ему было больно? Он страдал? Или подписал это между делом, вперемешку с многочисленными контрактами, которые его секретарь клал к нему на стол?

Он мучился, как я? Как быстро он принял это решение? Неужели только потому что я стала другой? Но тогда это не любовь…все его чувства суррогаты любви. Он не простил. Только почему то мне казалось, что дело не в прощении. Как говорит сам Николас — ненависть это чувства и пусть тебя лучше ненавидят, чем презирают или остаются равнодушными. Он прав. Его ненависть я бы пережила легче. Ненависть, ревность, безумие, но не ледяное равнодушие. С каким изощренным, садистским удовольствием он смотрел как я страдаю. Лучше бы бил как тогда, после плена Берита. Лучше бы насиловал, рвал тело в клочья, но не душу. Боже, я истекаю кровью. Каждая клеточка моего тела содрогается в предсмертной пытке. Любовь умирает долго и мучительно, годами. Я не выдержу…я слишком слабая.

Я словно наяву видела его бледное лицо, сухой блеск в жестоких глазах и взмах руки, когда он перечеркнул наше прошлое. Все кончено. Фэй права. Фэй…она была рядом со мной в те дни, когда я все еще ничего не помнила, приехала ко мне и не оставляла ни на минуту. Нет, она тогда ничего не говорила, не утешала. Она только сказала, что сожалеет и все. Сожалеет о нас с ним, о том, что мы потеряли и что уже не вернем. Но, наверное, даже Фэй не понимала, что вернув мне память они отправят меня в Ад. Тогда я считала, что мне плохо…Я даже не предполагала, что истинная боль еще и не маячит на горизонте. Это словно понять значение пресной воды в засуху или ценность хлеба в голодомор. Нечто подобное чувствовала я. Потребность в нем. Всегда. Унизительную, дикую, первобытную.

Тогда…я решила, что должна подписать эти бумаги. Спустя много времени именно вот это мое решение поможет понять, почему он так поступил. Потому что Я, настоящая Я, никогда бы его не отпустила. И я не отпущу. Не дам ему упасть. Лучше упаду сама и разобьюсь….

НЕДЕЛЮ НАЗАД

….Я подошла к столу, потянулась за ручкой, щелкнула кнопкой на колпачке и замерла…

«Не подписывай».

Я вздрогнула, осмотрелась по сторонам. Снова хотела поставить подпись и снова этот голос: «Мама, не подписывай, подожди. Я совсем рядом, просто подожди меня».