Он был немного сумбурным, но сложив новую информацию с уже сказанным, я смог сделать следующие выводы, я следующее. Где-то в Москве, до сих пор есть здание на третий-четвёртый уровень, которое ранее принадлежало Бажовым, и нынешние хозяева какие-бы бумаги они кому не подписывали — не имеют на него ровным счётом никаких прав. Другое дело, что уверенности в том, что я могу выдвинуть к ним какие-либо претензии, у меня не было. Тут нужно общаться со специалистом-законником Полиса, потому как лично мне, известно было только правило десяти и двадцати лет, после которых официально снимались некоторые имущественные разногласия. Например, как у Останкиных с арендованными Полисом землями, но при этом надо ещё учитывать, что в их случае, до сих пор действующего, но слабого клана, всё вообще забуксовало на месте.
Ещё, за три года до рождения Елизаветы Всеволодовны и видимо моей мамы, которая, была ещё младше её, клан начал возводить на выкупленном участке земли, свой полноценный небоскрёб. Работы вроде бы как были полностью оплачены и выполнены. Однако, где он располагается и что с ним сейчас, женщина просто-напросто не знала. Не держали в клане детей в курсе подобных вопросов.
Вот тут уже я с некоторым непониманием покосился на Ольгу Васильевну. Не могло такого быть, что бы моя опекунша была совсем уж не в курсе подобных вопросов. Всё-таки она должна была выяснить всё и вся про меня, благо двери в практически любые архивы открыты для неё по праву рождения. И, тем не менее, наличие Бажовского небоскрёба для меня оказалось новостью, как и хмурое лицо опекунши в тот момент, когда я узнал об этом, а вот кто там теперь хозяйничает — так и осталось секретом. Но она явно что-то знала и всё равно молчала об этом…
Хотя… после пассажа о «Неуловимом Якове», вполне могло быть так, что на данный момент в моём положении, брыкайся, не брыкайся, а правды при всех своих неотторжимых правах — не добиться в связи со смертью единственного чародея в клане, да и то недоучки. Небоскрёб — это уже очень серьёзно! Даже я, не разбираясь особо в подобных вопросах, прекрасно понимаю, что за один только неосторожный намёк на то, что я могу когда-нибудь потребовать вернуть подобную собственность, проживающие там ныне на правах хозяев воры сделают всё, чтобы стереть саму память, не только обо мене, но и об остальных новоявленных Бажовых.
Тем более, что не стоит забывать — кто такие чародеи на самом деле! Тем более, что если там расположился какой-нибудь реально сильный клан, он может смириться с репутационными потерями, подняв руку и на саму Ольгу Васильевну! Просто, чтобы обозначить остальным свою решимость и черту, за которую к ним лезть не стоит. И никакая близость к княжеской семье её не защитит, тем более, что на инцидент, могут ещё и прикрыть глаза по политическим соображениям. Ведь опекунша — так или иначе, в определённой мере Наследница Кремлёвского Престола, а у нашего Властителя есть дети, да и отношения между братом и сестрой вовсе не радужные. Ну а прецеденты насильственного ухода из жизни Князей, Княгинь и их родственников, не так чтобы были такими уж частыми, но случались и далеко не всегда, это приводило к общественным потрясением в полисе или даже суровым наказаниям их обидчиков.
Политика, одним словом!
Третье и наверное самое важное — то, что Елизавета Всеволодовна назвала «Соглашением», хотя я бы обозвал «Сговором»! Важен тут вопрос не о решении кого-то там уничтожить всех «Зеленоглазых Бестий», а о нашем выживании! Пофиг на тот факт, что те, кто мог бы просто так приказать избавиться от меня, просто из-за страха перед моими предками уже не у власти! Вопрос в том, единственные ли выжившие той ночью; моя мама, Елизавета и её двоюродная сестра? Не случилось ли так, что если, действуя себе во благо, Золотниковы оступились от этого договора, то и другие кланы вполне могли поступить так же?
Четвёртое… было уже личным. Я просто медленно и как-то неуверенно осознавал, что не смогу просто взять и отпустить этого, по сути — чужого мне человека обратно к людям и ныне считавшим её вместе с дочерью, не имевшей ярких признаков Золотниковых, по сути — бесправным животным! При этом, я прекрасно понимал, что по сути сам нахожусь на иждивении у опекунши и мне совсем не нравились тени, пробегавшие то и дело по лицу Ольги Васильевны. Слишком хорошо я за совместную жизнь с ней изучил этот злой взгляд серо-голубых глаз появлявшийся всякий раз, когда она по тем или иным причинам собиралась сказать своё веское и необратимое: «Нет!»
А вот добрая душа Алёнка, тихо плакала, вытирая глазёнки платочком, явно проникшись трагедией чужой жизни, периодически неосознанно, неосознанно сжимая мою руку своими пальчиками словно тисками. Живица из новообретённого ядра, хоть и была альфастихийной, но хлестала чуть ли не в два раза круче, чем у «почти тёски» Елены, мир её праху. А соизмерять её, направлять и укрощать самостоятельно, девушка ещё не научилась.