Осколки клана. Том 2

Сложнее всего пришлось с белыми волосами, однако тут на помощь пришло содержимое стандартного студенческого набора для чародеев. Так называемая бомбочка-слепуха содержала похожую на жирную пудру чёрную алхимическую смесь, не являющуюся порохом и детонирующую не от огня или электрического разряда, а от сильного удара. Особо вредной она также не являлась, а потому шансов сразу же облысеть я не имел и, разломав обе имеющиеся у меня штуки, тщательно натёр ими шевелюру, из-за чего в зеркальце она приобрела мерзкий зелёно-коричневый оттенок несвежей фекальной массы. Руки, протёртые после этого снегом с мерзкими чёрными ободками под ногтями, также теперь являли собой жалкое зрелище, ну а подчистив лицо от случайных мазков, я приобрёл нужную степень чумазости и был готов к последующему лицедейству.

Не фонтан, конечно, да и я гримёр не из великих… Но для зимних сумерек, да и если на свету не приглядываться – сойдёт.

– Дядька! Да ты не ругайся! – жалобно вставил я, прерывая гневную тираду обличённого властью над складами козлобородого, – Не вор я! Я работать пришёл! К купчине одному – тятя говорил, он лабаз тут держит и меня всяк-непременно примет. Тятя меня и направил, и благословил! Я как на этот… вокзвель приехал, так сразу ж суды!

– «Суды»! – зло передразнил меня мужик. – Ты как на территорию попал, «работник»?!

– Тык эта-а-а, – протянул я, подражая посадским недорослям, попадавшим в мою родную Нахаловку, а также той наивности, которую демонстрировала Алёнка при нашей первой встрече. – Прошёл. А чё? Тятя говаривал, попервой в хату небольшую зайти. Там, мол, главный сидит, он всё скажет. Ну, дык, я зашёл, а тама пуста. Я и пошёл купчину искать!

– У!!! Гришка… – дальнейший набор красочных ругательств явно касался встреченного мною клерка, помощника распорядителя, оказавшегося пьяницей, гулякой, лоботрясом, разгильдяем и вообще дурной личностью, которая сбежала в трактир и забыла закрыть подотчётное помещение. – И что? Охрана тебя вот так пропустила?

– Тык, а чё меня не пущать-та? – вполне натурально удивился я. – Я ж чай не вор какой, работать пришёл. Мне бы только купчину найти!

– Как зовут? – зло рыкнул мужик, на скулах которого проступили едва видимые в неверном свете красные пятна, а глаза натурально метали молнии.

– Дык эта-а-а… Никакий Похабыч мы! – гордо брякнул я первое, что пришло в голову, потому как, к своему стыду, эту важную часть легенды банально забыл придумать. – Из Колымок! Знашь, дядя, кака у нас по осени клюква…

– Плевать я хотел на то, как тебя зовут, и какая там у тебя клюква, дубина ты стоеросовая, – заорал он уже на всю улицу. – Купца твоего как зовут?!

– А-а-а… Э-э-э, – протянул я, вроде как мучительно шевеля мозговыми извилинами, а затем состроил умилительно глупое выражение лица и полез во внутренний карман, откуда извлёк многократно сложенный грязный потёртый листок и ткнул им чуть ли не в длинный нос козлобородого. – Ота!

– Что это? – презрительно скривил губы мужик, брезгливо, двумя пальцами взяв бумажку.

– Тык эта! Росписка купчины того! Он тяте должен остался, аж писят рублёв, куртку вот выдал есчё из товаров своих! Глянте какая хорошая, качественная! С кырылышком! – радостно заявил я и завертелся, со всех сторон демонстрируя свою одёжку. – Тятя с плеча свого отдал, да носить велел, сказал, что, как увидит меня в ней благодетель наш, так сразу узнает! Обворовали его лабаз тогда. Уж года полтора-два вроде бы. Вот и не смог тяте заплатить. А имя я забыл, покуда в Москву ехал. Но там точно написано должно быть!

– Ты сам вообще эту расписку читал? – с лёгкой ухмылкой и презрением во взгляде процедил мужик, не проявив совершенно никакого узнавания относительно моей одёжки, да и на напоминание об обнесённом лабазе не отреагировав.

А так, естественно, я читал эту «расписку», более того, сам и написал, прямо в их же конторке, вырвав чистую линованную бумажку из первой попавшейся амбарной книги и воспользовавшись их же зелёными чернилами. А потом ещё старательно состарил, помяв и потерев о стол, попачкал о разные не очень чистые поверхности, и засалил, протерев ей собственные подмышки. Дабы придать «важной бумаге» лёгкое непередаваемое амбре немытого тела, которого вполне могут ожидать от сиволапого посадского увальня, державшего «ценный документ» за пазухой всю дорогу, чтобы, не дай Древо, не потерять, выронив из кармана.

Написано же там было просто и без извращений: «Я, купец, должен подателю сего 50 рублей поверх выданной ранее куртки кожаной, хорошей с приметным теснением из моих товаров в уплату за выполненную ранее работу». Ну и подпись – аккуратненький такой крестик! Образованный человек на такую «расписку» не купится, а вот необразованный посадский имеет все шансы. В конце концов, они сами так же важные документы за себя помечают. Да ещё зачастую умудряются различать, кто какой и где крестик ставил.