Осколки: коготь Зверя (СИ)

Отец приподнял мою голову за подбородок и прицокнул языком. Мне показалось, что сердце разорвет мне грудь.

— Неразумно с твоей стороны было читать в постели с такой больной головой, мой принц, — сказал он мне таким тоном, словно объяснял правила чтения ребенку. — Выглядишь и правда неважно. Но думаю, что новости тебя развеселят.

Когда меня в скором будущем спросят, что я чувствую, когда думаю о нем, то мой ответ вырвется сам собой.

Ужас.

— Рад лишь одним вашим присутствием, мой король, — тихо произнес я.

— Выходит, тебя сейчас переполнит эйфория? — приподнял уголки губ он. — Что ж, через час у тебя встреча со сквайром. Надеюсь, ты сможешь провести ее достойно.

У меня на мгновение пропало дыхания. Настоящий сквайр полагался мне только в одном лишь случае.

— Неужели? — только лишь спросил я.

— Все так, — кивнул отец, — совет министров и королевский дом решили, что твой срок пришел. Ты отправляешься в Тинтагель для прохождения обучения. Твой гувернер уже передал господину Свену все дела.

Как же трудно мне было спокойно устоять на ногах в тот момент. Все мое существо переполнялось радостью. Хотелось смеяться, хотелось кричать от радости.

Но я стоял и только лишь кивал в ответ.

***

Здесь стоит дать небольшие разъяснения.

До семнадцати лет я жил во дворце, как птица в неволе. Мой день был расписан вплоть до минуты. С шести утра многочисленные няньки и учителя облепляли меня, как мертвяки живое мясо, и не отпускали до тех пор, пока не наступит поздняя ночь. Я не мог отойти от них ни на шаг. Они не могли пропустить ни единого моего чиха. У нас сложились отношения взаимной ненависти друг к другу. Мы лишали друг друга возможности жить. Мы губили свободу друг в друге на корню. Так что никто из нас точно бы не скучал друг по другу. То утро было лишь единственным свободным за все полгода.

Отец в моем воспитании участвовал постольку поскольку. Мы виделись лишь за официальными приемами пищи. У нас были совместные аудиенции аристократии. И на этом в общем все.

О нет, даже не спрашивайте, был ли он хорошим родителем. Мне самому уже никогда не стать родителем, потому судить его я не имею права.

Вся моя жизнь крутилась вокруг вечного ожидания. Я ждал конца учебных часов, конца изнурительных тренировок, конца обеда, конца дополнительных занятий. Но ничего в своей жизни я не ждал так, как конца тепличной жизни и поступления в школу рыцарей, Тинтагель.

Наш род уже давно мог не посылать лучших сынов для прохождения службы в Гвардии. То был наш долг, который мы платили обществу. Никто не любит царственных паразитов. Мы должны были завоевывать их любовь каждую минуту нашего существования, оправдывая налоги и вообще наше право управлять ими. Но я не считал учебу в Тинтагеле долгом. Для меня это было началом той самой «новой жизни», когда меня перестанут опекать и посвятят в мир взрослых смелых мужчин, героев и храбрецов.

Для официальных аудиенций мне выделили старый кабинет матери. Я обожал его. Обитые розовыми шелковыми обоями стены. Стол с панно из драгоценных камней. Глубокие бархатные кресла. Камин.

Почти как у настоящего короля.

Мне нравилось воображать себя важным и взрослым, сидящим за этим столом и принимающим министров и послов. Нравилось представлять себя в синей атласной мантии с окладистой светлой бородой как у отца и с диамантовым обручем на голове.

Тебе не идет борода. Просто для справки. А да. Ты не слышишь.

Сквайр уже ждал меня, сидя на стуле и неприкрыто глазея на роскошь кабинета своими узкими серо-зелеными глазами. Он мне сразу же не понравился. Мне хотелось, чтоб мой поверенный, охранник и помощник в одном лице был высоким, накачанным и внушающим ужас парнем, желательно обритым наголо. Но передо мной сидел молодой человек на вид чуть старше меня. Он был ниже ростом (мой рост составляет метр девяносто по вашим меркам). По весу, правда, сквайр меня обогнал (это было не так уж сложно, по природе я худощавый, в семнадцать лет весил около семидесяти пяти килограмм). Однако он был не накачан, не представлял угрозы, вообще походил на добродушного паренька, каких словно деревьев в лесу на улицах. Именно потому меня захлестнула раздражительность, которую я тут же захотел выплеснуть на него.