Осколки: коготь Зверя (СИ)

— Ты прекратишь меня бесить, если согреешься? — я накинул ей на плечи свой плащ, сам оставшись в свитере.

— А тебе не будет холодно? — заморгала она своими огромными голубыми глазищами.

— Нет, — помотал я головой, решив не добавлять, что на Нилионе в осеннюю пору Жасмина стоят такие морозы, что даже пар изо рта превращается в лед.

Плащ из лучшей шерсти для мелкой ведуньи потому что… Мне хотелось, чтобы она перестала дрожать?

Бред.

Наконец мы двинулись вниз по улице и свернули в переулки, потому что я боялся, что наш чересчур громкий разговор могли услышать. Девчонка едва поспевала за мной, семеня своими маленькими ножками, потому пришлось сбавить темп и идти медленнее.

Все же мне не давали покоя эти несостыковки. Прикер и правда была там в первый раз. Неужели…

— Ну, так что ты там хотела рассказать о своей Долорес? — спросил я. — Ее любимый цвет? Как вы заплетали друг другу косички на ночь?

— Нет, — помотала девчушка головой. — Тем более у нас такого не было.

— Боюсь предположить, чем ты меня планировала убедить в ее непогрешимости, — продолжал докапываться я. — Рассказы других подружек? Ваш шабаш по выходным?

— Дора много работала по выходным, и я не знаю, есть ли у нее подруги.

Я замер на месте и развернулся лицом к ведунье. Мне определенно не нравилось такое положение дел.

— Дорогая, — спросил я с напускным спокойствием, — ты не знаешь, где она живет, что любит, есть ли у нее еще друзья… Ты вообще хоть что-то о ней знаешь?

— Знаю, но не так много! — продолжала упорствовать та.

— Как зовут ее родителей?

— Не знаю, но причем…

— Ее день рождения?

— Ей восемнадцать с половиной, значит… Зимой?

— Что она любит есть на завтрак?

— Не знаю…

— Даже не буду спрашивать про первую любовь и какого цвета на ней были носки, — съязвил я. — Ты не знаешь. Потому что вы не подруги.

— Подруги! — завопила девчонка, закрыв уши руками.

Я продолжал говорить, хоть и понимал, что перешел черту. Меня переполняла невероятная злость. Но не на Прикер.

Я злился на Долорес О’Салливан, которая рассказала первому встречному любовнику, что у нее нет близких подруг, любимый цвет черный, а родителей звали Белроуз и Хильда, а той, что ради нее рисковала всем, не сказала даже свой адрес.

— Вы не подруги, — отрезал я. — Она просто тебя терпела, потому что ей велели следить за дурочкой-первокурсницей.

— Ты не смеешь…

— Смею, потому что смотрю в лицо правде. Элина хотела поиграть в благотворителя, но поняла, что не потянет такую идиотку, как ты, потому забила на свои обязанности.

— Ты опять говоришь про Элину, чтоб сделать мне больно? — Прикер дрожала, пусть у нее на плечах и был мой плащ.

— Может быть, боль тебя вразумит! — я чудом не перешел на крик. — Ты никому из них в бок не уперлась! Они ради тебя пальцем не пошевелят!

— Врешь!

Я с шумом вздохнул и прошипел, выплескивая всю злость:

— Тогда почему ты здесь одна? Где они все, когда так тебе нужны?

На ее красным щеках застыли дорожки от слез, а из глаз катились все новые и новые. Но голос, уже не писклявый, а низкий и хриплый, звучал твердо:

— Мне жаль, очень-очень жаль. Но нет, ты не заставишь меня перестать верить людям.

— Да причем тут… — я уже хотел заорать в ответ, но вовремя взял себя в руки. — Впрочем, плевать. Живи в своей стране сказок и дальше!

С этими словами я резко развернулся и пошел вперед. Неведомое доселе чувство грызло меня изнутри, не давая сделать вдох.

Или это просто был голод, потому что кроме тех двух кусков хлеба, я больше ничего не ел?

— А можно не издавать такие звуки, пожалуйста? — передразнила меня Прикер.

Я грозно посмотрел на нее, но урчание в желудке смазало весь эффект. Девчонка фыркнула со смеху, вытащила из недр карманов своих брюк батончик в потрепанной обертке и протянула мне его со словами:

— Ешь. Это не нормальная еда, но хоть что-то.

И снова этот укол в области сердца. И снова грызущее чувство в животе, которое еще и получило топливо в виде сладкого.

Ты знаешь, что я о тебе думаю. Ты знаешь, что я ненавижу твой вид и твоих мерзких подруг! И ты правда настолько глупая, раз думаешь, что этот чертов батончик и глупая певунья что-то поменяют?

— Не переживай, я его брала немытыми руками, — она словно читала мои мысли. — И в кармане у меня следы жуткой-прежуткой отравы. Колдую тебе холеру через три, два…

— Дом! — я увидел в просвете между двумя покосившимися знакомые очертания фасада.

— Эй, а что, холеру уже не хочешь? — ведунья запуталась в полах моего пальто, едва поспевая за мной.

* * *