Осколки: коготь Зверя (СИ)

Я хватаю тебя за плечи и зову на помощь. Никто меня не слышит. Никто мне не верит. А ты лишь медленно оседаешь на мраморный пол, хрипя:

— Надо было что-то делать раньше, Рири! Надо было кричать, когда твоя сумасшедшая подружка еще меня не убила! А теперь слишком поздно!

Ты тянешь меня за собой в холодную и черную пустоту. Я не могу освободиться из твоих мертвых цепких объятий.

Кричат три разных Рири

Это я, осознавшая, что никогда не попаду на твою свадьбу.

Это я, проснувшаяся прошлой ночью в поту и истошно вопившая от нахлынувшего приступа паники.

Это я, пытавшаяся ломать прутья камеры и бежавшая к тебе на помощь, крича…

* * *

— … АДА-А-АМ!

Прутья были слишком толстые, чтобы расплавить их руками так быстро. Я сжимала их так сильно, словно верила, что смогу переломить их, если чуть-чуть постараюсь.

Он лежал прямо напротив нашей камеры. Дым от удара даже не успел рассеяться. Пахло пережаренным мясом и расплавленным пластиком.

А само тело… Я не буду описывать. Не хочу. Только лишь скажу, что оно сгорело почти полностью.

Но во мне еще теплилась надежда, что все не так ужасно. Что, если успеть вызвать целителей, то те спасут его. А я помогу! Ведь получилось у меня тогда залечить царапину!

Мой разум просто отказывался верить в то, что ты мертв.

— Его нет, — моих плеч коснулись огромные холодные ладони.

Алан в мгновение ока обрел трезвость ума и перестал биться в истерике. Дело же не касалось его драгоценной жопы.

— Не трогай меня! — вопила я. — Мы можем вызвать целителей!

— Мы ничего не можем поделать! — он развернул меня к себе лицом и хорошенько встряхнул. — Маргарита, он получил сильнейшие удары током! Ты чувствуешь запах?

— Ожоги бывают разные! — вопила я. — Вдруг это третья или…

— Эти самые худшие, — голос Придурока звучал глуше удара камня о землю. — Адам мертв.

Я сползла на пол и завыла, обняв себя руками. Алан тоже устало опустился на скамью, мрачно уставился на труп и прошептал:

— Хотя бы не мучился…

Когда голос пропал окончательно, и сил плакать не осталось, я просто застыла словно глыба из горя и скорби. Хотелось проснуться и понять, что это был лишь кошмар. Что я у себя в комнате, придавлена к кровати тяжелым одеялом и не хочу вставать на занятия.

Хотелось вернуться в Форестсайд к маме и папе. Жить у них под крылышком, быть маленькой.

— Рита? — вдруг коснулась моей макушки рука Придурока. — Тебя можно звать Рита?

— Что надо? — прохрипела я.

— У тебя есть шпилька? Или заколка?

— Зачем тебе? Хочешь новую прическу? — хихикнула я.

— Остроумно, но нет, — в его голосе снова появилось раздражение, — Я хочу сделать отмычку.

— Зачем тебе отмычка? — мой разум не мог работать на полную.

Я медленно открыла глаза. Нилионский сидел передо мной на корточках. На его исцарапанном и испачканном в крови лице еще не высохли следы слез от нервного срыва на полу камеры. Но глаза, темно-синие глаза больше не были безумными, как у загнанного зверя.

Они были живые. И во взгляде чистым потоком билась мысль.

— Мне нужна отмычка, — он сделал глубокий вдох, — чтобы мы смогли выбраться из камеры и свалить, пока твоя дражайшая подружка не заявилась по нашу душу!

Одно только упоминание о Долорес заставило меня задрожать от ужаса и паники.

Темно-вишневые глаза Ремарковского героя. Холодная спокойная уверенность. Тонкая улыбка.

Все ложь.

— Рита, — я снова ощутила его руки на своих плечах, — прошу тебя, соберись. От этого зависит твоя жизнь. Понимаешь? Давай еще раз: у тебя есть шпилька или заколка?

— Нет, — покачала я головой, — у меня же хвост. Есть только резинка.

Целая резинка. Оберег. Значит, моя магия сильнее.

Разум вернулся ко мне так же быстро, как и оставил. Запястья под наручниками медленно начали нагреваться. Этого было мало.

Но достаточно, чтобы ослабить замок на двери камеры. И выдавить его.

Вот только не обосрался бы от этого мой дорогой ведуньефоб.