Осколки: коготь Зверя (СИ)

А когда я отдернула руку, то царапины не было. Лишь розовая кожица. Адам выдохнул:

— Нихрена ж себе! Даже так!

Вот так я первый раз сотворила магию, которая никого не калечила. И даже сильнейшие наручники модели «Усмиритель-2000» не стали мне преградой.

Пора рябины, орешника, клена и ореха

Позвольте рассказать вам о том, почему люди пишут и становятся писателями.

Дело не в самовыражении, амбициях или деньгах, пусть некоторые и вполне успешно ими прикрываются.

Дело в памяти. Люди подписывают открытки, ведут дневники, пишут книги, чтобы сохранить себя прежних и тех, кто их окружал, в «агрегатном состоянии», в котором успели застигнуть несчастных в ту самую секунду, когда у них под рукой оказалось то, на чем можно записать мысль.

Люди эгоисты, если честно. Они создают клонов из букв и бумаги, заставляют своих жертв вечно томиться в клетках страниц и обложек. А чего ради? Зачем им нужно «замораживать» время?

Возьмем, к примеру, хотя бы эту измятую толстую тетрадку с желтыми страницами. Ее много раз подшивали, еще больше пачкали чернилами, отпечатками пальцев и слезами, а у скольких страниц оторваны уголки даже подумать страшно.

Она хотела запечатлеть весь этот чуждый и странный мир на тонких страницах. И…

Больно признавать, но тебе это удалось. Браво!

Я храню эту тетрадку в непромокаемом чехле, ношу на самом дне пыльной черной дорожной сумки, а перечитываю практически каждый вечер.

Зачем? Ведь куда проще и лучше будет разорвать ее, а обрывки сжечь и с прахом развеять по ветру.

Нельзя.

Ах да, вам теперь интересно, как она оказалась у меня и почему ее нельзя уничтожить?

Что ж, вот мой ответ. Слушайте и внимайте, ибо повторять я больше не буду.

Некоторые истории намного сложнее и в то же время проще, чем вы можете себе представить. И их невозможно рассказать только лишь от одного лица, периодически нужно давать слово другой стороне.

Ну да, вы уже все поняли, у вас есть ответы и разгадки. Вам не терпится дойти до последней страницы. Однако, вот какая загвоздка:

Некоторые истории намного сложнее и проще, чем вы можете себе представить.

***

Если бы меня спросили, каким выдался второй месяц учебы в Тинтагеле, то на ум бы мне сразу пришел огонь Пекла, медленно пожирающий несчастных заживо. Иногда по ночам я просыпался, сдавленно крича в подушку, потому что во сне пламя не оставляло от меня ничего кроме угольков.

Впрочем, к чему эти метафоры? Разрешите добавить в свое повествование подробностей и рассказать в деталях, как прошел для меня те четыре недели осени или же пора орешника, рябины, клена и ореха.

Практически в предпоследний день поры орешника — то есть за два дня до дня рождения матушки — на наши с отцом головы свалился грандиозный скандал:

— Твой двоюродный брат явился вдрызг пьяным на службу в честь памяти дяди Альфреда, — усталым тоном сообщил папа, потирая виски пальцами, — заявил, что Мирасоль умерла, и это все наша вина. Охране насилу удалось вывести его из храма, пока Жрец не начал церемонию.

Все, что я смог ответить, лишь прочистить горло и пробормотать:

— Каков мерзавец…

— Подобрал бы слово похлеще, но боюсь, уши у тебя сгорят от стыда за своего старика, — усмехнулся он.

Превеликий Благодетель, как я любил его в эти моменты усталости и слабости, когда его каменная маска разбивалась. В те редкие минуты он не был строг, суров и безжалостен. Отец горько шутил, задумчиво глядел вдаль, порой был рассеян, но что самое главное — когда он смотрел на меня, то его глаза светились гордостью и любовью.

Я мог месяцами согреваться об один лишь этот взгляд, смиренно дожидаясь от него очередной милости.

Именно в тот момент во внутреннем кармане халата завибрировала панель. Это была она. Третий раз за день.

Зачем ты желаешь мне доброго утра и спрашиваешь, как дела? Ты умрешь без этого знания?

— И что ты будешь делать? — поинтересовался я, незаметно нажимая на кнопку перевода в беззвучный режим. — Отправишь в ссылку?

Отец помедлил, прежде чем дал неожиданный и даже шокирующий ответ:

— Нет, я хочу дать ему небольшой пост в канцелярии.

— За что?! — воскликнул я так громко, что эхо загремело по всему залу для голограммоконференций. — За то, что он нас опозорил?! За то, что сделал с дядей Альфредом?! За то…

— Мирасоль умерла от сепсиса, — перебил меня отец. — Если верить рассказу Виберта, ребенок у нее под сердцем погиб, и ей пришлось… Родить его таким…

— А тебе не кажется, что Виберт лжет?! — со злостью выпалил я. — Как-то много драмы для одного кровопийцы…