Они придут. Они всегда возвращаются…
Сдохните.
Моё существование – наркотический кошмар, изношенная лента диафильма.
Мозг должен отдыхать не менее десяти часов.
Так говорит доктор.
Ты серьёзно болен.
Так утверждает доктор.
Мы тебе поможем.
Так лжёт доктор.
………………………………………………………………
ОНИ ВЕРНУТСЯ ЗА НАСЛАЖДЕНИЕМ. Садизм, умение превращать боль в искусство – сильнейший наркотик. С годами власть над дефективными параноиками, апатичными жертвами психоза и диссоциативных расстройств приедается. Беспомощность потворствует чувствовать себя высшим существом, но даже богам бывает скучно.
Я конвульсирую, исхожу пеной. Прикусываю язык до мяса, харкаю кровью в санитаров, визжу. Шокер целует сонную артерию. Энергия в чистом виде, десять киловольт непреднамеренного оргазма, дарят паралич и рефлекторный шок. Прямая кишка расслабляется. Мочусь под себя, мараю пелёнки «жидким».
Обмякшее тело вяжут жгутами. Пояса блокируют ключицу и кисти. Медсестра неспешно «отгрызает» ампулу и наполняет шприц. Игла, рыскающая в поисках вены, возвращает в реальность. Боль – мой проводник в этот мир. Молю, ошибись! Пусти пузырёк воздуха гулять по вене, даруй смерть и забвение!
Вещество наполняет капиллярную сеть и блокирует спинной мозг. Потеют и мгновенно остывают подмышки. Удары сердца – эхо в полой грудной клетке. Слюна едва увлажняет запёкшиеся губы. Жуткий зуд в мошонке, слёзных железах и на кончиках пальцев, счищенные о матрас когти. Череп сморщивается, словно воздушный шарик на холоде. А позже… разбухшие минуты тишины… Температура, хладнокровная ящерка, ползёт вниз по ртутному стержню.
Я для вас лабораторная крыса? Она тоже считает секунды опытов?
Ты привыкнешь.
Ты лжёшь, доктор. Ты, сука, всегда лжёшь!
***
здвСтвуй дАрагаЯ МАМА у миня вСе харошо нО очинь очин сильно хочу кушать
пишу тиБе пеВрый раз нО чесно чесно думаю о тиБе каЖдый дЕнъ мне ужЕ 6 лет и лиНа ГавОрит у миня сиГодня дЕн роджения
анА принисла мнЕ малеький Торт с свекчами чтоБ я зАгаЛал жилание Я ни знаю што такое ЖИЛАНИЕ но она скАзаЛа што это То чиго я хачу боЛьшъе всиго. я загадал штоб ты пРишла на моё деНь рожДения Я лажусь спаТь НО кАгда ты пРидёш раЗбуДи Миня я аставил тибе Кусочик торта он очинь вквуснЫЙ
***
Это случилось несколько лет назад, осенью.
Я была молода, глупа, наивна. Закрой глаза на секунду, вспомни: тебе семнадцать. Единственная подруга пока не увела любимого, и слово «месть» – режущий набор букв. Над беспомощным после мартини телом ещё не надругался озабоченный сокурсник. Не случился первый аборт. Ты чиста и девственна. Линзы ссохлись, крошатся, но розовые осколки не кромсают радужку глаз. Ты не плачешь кровавыми слезами. Ты вообще не плачешь, потому что веришь: сказка и любовь рядом.
Моя новелла началась в минуту, когда, пошатываясь от дрожи в коленях, я переступила порог психиатрической больницы, первой в жизни работы. Тошнило, наворачивались слёзы. Заковалась в кандалы, волокла крест по дорожке из гравия к главным воротам. Приговор исполнился.
Дом скорби… Трёхэтажный бастион из красного кирпича в прошлом тюрьма. Забор ощетинился колючей проволокой, скрыл Кащенку от посторонних тоннами бетона. Окна, мутные глаза твердыни, следят сквозь ржавые решётки, видят насквозь гниль. Облачённые в камуфляж мужчины с непроницаемыми лицами несут «выпрошенный» крест – дозор. Сухая трава и голые побеги ивы опутали палисадники. Среди чёрно-белых текстур блестит купол храма. Отражает инвалидные лучи света, просачивающегося сквозь тучи. На алтаре круглосуточно плавится воск за спасение душ больных. Но дымок ладана не перебьёт запах крови, а молитва не Tide, не отстирает пятна души.