Осколки любимого сердца

Им было наплевать, потому что все трое — Ромка, Саша и Илья Андреевич — сидели, обнявшись, на узкой скамейке и старались не вслушиваться в мерные шаги конвоира, который милостиво разрешил им поговорить наедине перед судом «буквально одну минуточку».

— Зачем ты все-таки это сделал, папа? Впрочем, конечно, я знаю. Ты хотел меня защитить?

— Да, но не только. Все это время я не мог забыть твоего взгляда, которым ты посмотрела на меня, когда я сказал, что нужно просто все забыть. В нем, в этом твоем взгляде, было столько горечи, столько обиды и тоски по настоящей родительской любви, что я окончательно потерял покой. Я ходил и думал, садился в троллейбус, ехал на работу и думал, приходил домой, обедал и думал, ложился спать и думал, просыпался ночью и думал, думал, думал… Пытался найти ответ на вопрос, как же так случилось, что я, здоровый и неглупый мужик, вдруг стал до такой степени слабаком, что презирал сам себя. И кто виноват в том, что моя единственная дочь получает помощь и поддержку в самую тяжелую минуту от посторонних людей, а к родному дому подходит с мученическим венцом на голове… Я не знал, что на это ответить. И я решил посмотреть на того, кто был виновником нашей беды. Я подошел к его машине и попросил его выйти. А он… он приоткрыл окно, сплюнул мне под ноги и сказал… сказал очень грязно. Про тебя. Про меня тоже, но главным образом — про тебя. И тут во мне как будто взорвалось что-то. Я кинулся на него и бил… — выпустив Сашу из своих объятий, Илья Андреевич с удивлением посмотрел на свои руки, повернутые ладонями кверху. — Я бил его вот этими руками. И ей-богу, Сашуля, я не знаю, какая сила вселилась в меня и как это получилось… Но я с трудом остановился, с трудом. И он не смог даже оказать мне сопротивление, а ведь я первый раз в жизни ударил человека. Понимаешь, доча? Первый раз!

— Никогда, никогда я не думала, что ты на это способен, папочка, — прошептала Саша, снова прижимаясь к мягкому отцовскому плечу. — Оказывается, я совсем тебя не знала. И это так здорово, оказывается!

— Что ты, девочка, я же говорю — все получилось совершенно необъяснимо… Случайно, может быть…

— Никакая случайность здесь ни при чем, папа. Разве есть случайность в том, что ты меня очень любишь?

Он плакал, и Ромка плакал, а она гладила их обоих по головам, и кто знает, может быть, это были самые счастливые минуты в их жизни.

* * *

— Вот… Вот и все. Я с самого начала все про это знала, только не от него, — девочка кивнула на Ромку, — а от самой Саши. Она сама нам рассказывала — мне и…

Анюта осеклась.

— Тебе и… — поторопила я ее. — Тебе — и кому?

— Никому! Не ваше дело! — сразу же ощетинилась Аня. — Не надо меня пытать, понятно вам? Я сама расскажу то, что надо! А чего не надо — не расскажу!

— Да ладно, успокойся.

Про себя я подумала, что вторым слушателем Саши, конечно, была медсестра, ухаживающая за Аниной сестрой. Алла сама мне говорила — девочка была с ней искренна и откровенна…

— Ромка, — повернулась я к мальчику, — так, значит, ты хотел отомстить за сестру…

Он промолчал. Только плечами передернул.

— Хотел зарезать депутата Карманова — отца насильника твоей сестры… Но ведь этот человек, строго говоря, совершенно ни при чем!

— Он ни при чем? А я — при чем? — вдруг закричал подросток тонким, совсем детским голосом. Он весь покраснел и затрясся. — А я — при чем? У меня же никого, никого не осталось! Мама умерла, Сашу убили… А папка в тюрьме! У нас семья была, ясно вам? Мы хорошо жили… А теперь… Вы же ничего, ничего не понимаете!

Я понимала. Теперь, после того как я знала всю историю его семьи, трудно было не понять, что на отчаянный шаг подростка толкнули одиночество и острая, звериная тоска по семье… Я смотрела на мальчика — он плакал навзрыд, закрывшись от меня локтем, и худые плечи вздрагивали, вызывая во мне острую жалость.

— Ромка, Ромка… — Аня, присев на корточки, пыталась снизу заглянуть ему в лицо. — Ромка, не надо…

— А где и с кем ты сейчас живешь, мальчик? — спросила я, положив руку на его мягкие волосы.

— Он с теткой живет… Вон в том доме. Она хорошая, тетя Нина… я ее знаю.

— Откуда знаешь?

— Так, знаю. Бываю у них часто. Мы… мы дружим, — пробормотав эти слова, Аня вспыхнула, как маков цвет.

— Что ж, это хорошо, — сказала я, не придумав ничего оригинальнее. — Все хорошо, кроме одного: нельзя разгуливать по улицам с таким ножом. Тем более что, как я подозреваю, ты совсем не умеешь с ним управляться, Ромка. Одного этого вполне достаточно, чтобы попасть в очень-очень нехорошую ситуацию.

— Я его все равно убью, — пробормотал он, всхлипнув в последний раз. И вдруг прижался к Ане, как к матери, обхватив ее обеими руками. Наверное, это было обычно для них. Аня тоже обняла своего друга и стала ласково гладить по голове.

— Если ты сделаешь это, то принесешь еще больше горя, дурачок! И себе, и тете, ведь она тебя очень любит! — Такой вывод я сделала потому, что Ромка выглядел очень ухоженным и сытым ребенком. Если бы не эта тоска в черных глазах, я бы никогда не приняла его за несчастного сироту. — И папе, который скоро вернется. Ведь скоро?