Осколки любимого сердца

Глубокий старик с белой головой, землистой кожей и тонкой сморщенной шеей, на которой выделялся острый кадык, лежал в этом гробу. Одетый в идеально отутюженные брюки и серый свитер, он покоился на спине, сложив на груди руки и… смотрел на меня ясным взглядом голубых, удивительно молодых глаз.

— Вы кто? — спросил он слегка скрипучим голосом человека, который давно ни с кем не разговаривал.

— А вы?

— Я — хозяин этого дома.

— Иван Панин?

— Да. А откуда вы знаете?

Сказать, что была удивлена — значит ничего не сказать. Я знала — старички, которых я подвозила в своей машине, сказали мне об этом, — что отцу Вадика Панина всего сорок пять лет. Передо мной же лежал (в гробу!) очень старый человек. Таких седых волос не было даже у моей тети Милы, а ей же, слава богу, за пятьдесят!

— Э-э-э-э… Приятно познакомиться, — ляпнула я первую же глупость, которая пришла в голову. — А что вы тут делаете?

— Жду, — просто ответил он.

— Кого? Или чего?

— Тебя.

— Как?

— Лежу, жду тебя. Ты же пришла? Ну вот. Значит — знала.

— Знала что?

— Как тебе тут будет удобно. Хочешь сюда?

Он манил и манил, ласково улыбаясь и загадочно мерцая в сгущавшихся сумерках глазами. Я не суеверна и не боюсь ничего, что в народном понятии ассоциируется с потусторонними мирами и нечистой силой, но все-таки мне стало не по себе.

— Ваня! Боже мой! Опять!

В ворота вбежала растрепанная женщина в линялом байковом халате — наверное, соседка. Подбежав к Панину, она рухнула перед ним на колени прямо в пыль.

— Ванечка, бедный… — с огромным сочувствием сказала соседка. — Вот уж доля у него — врагу не пожелаешь!

А тело Панина уже содрогалось в эпилептическом припадке. Совместными усилиями мы разжали зубы эпилептика и просунули между ними щепку, чтобы он не прокусил себе язык.

— Часто это с ним?

— Да почти всегда, когда кто-то незнакомый во двор зайдет. Раньше чаще бывало: врачи приходили, работники собеса, мы, соседи, — просто навестить… ведь Ваня, как только сына похоронил, вроде бы умом тронулся… От него ведь и жена уехала — не могла мужу смерть Вадика простить… А он ни в чем и не виноват, если разобраться. Сперва тихий-тихий был, ходил тут по двору кругами, бормотал что-то… потом слышим: молоток стучит, пила работает. Гроб начал делать. Кому, для чего? Непонятно. Бригаду вызвали — увезли его. Два месяца в психушке продержали. А потом выпустили: мест нет, в платное отделение не берут — кто за него заплатит? Врачи сказали: он социально неопасный.

— Ничего себе — неопасный! Он же меня в гроб хотел уложить!

— Это мания у него, понимаете? Мания такая — всех уложить в гроб. Ну сдвинулось что-то в голове, как Вадика в гробу увидел… Теперь считает, что все люди должны так… Чтобы его сыну «на том свете скучно не было». Поэтому и перестали люди к нему ходить. Кому это понравится? Только я вот иногда и заглядываю. Да и то нечасто.

— А что же он ест? — спросила я, с удивлением разглядывая худое лицо.

— Иногда я что-то приношу. Да и пенсия у него по инвалидности. Потом, говорят, в доме какие-то запасы остались… Да вы не бойтесь. Пропасть не дадим. Я Ванечку не оставлю. Сосед он мне, двадцать пять лет стенка к стенке прожили.

— Ну что ж… Оставляю его на ваше попечение. Только знаете что? Помогите договориться, чтобы его приняли обратно в психиатрическую лечебницу.

Она покачала головой и снова наклонилась к Панину.

«Нет, этот несчастный больной человек тоже не может быть убийцей, — думала я, снова сидя за рулем „Фольксвагена“ и держа курс на Клуб железнодорожников „Меридиан“ — там сегодня должно состояться собрание членов секты „Новая жатва“. — Конечно, приписать убийства детей сумасшедшему — проще всего, да и кому-то это, наверное, было бы выгодно… А настоящий убийца хитер, он следов не оставляет и действует очень расчетливо». Но где его искать?

* * *

— Вы тоже, что ли, к этим, могильщикам? — спросила меня немолодая уборщица в клубе, когда я с той неловкостью, которую всегда испытываешь, когда приходится обходить женщину, моющую пол, попыталась прошмыгнуть мимо нее в уже наполненный народом зал.

— Каким таким могильщикам? — удивилась я.

— Да ходят тут по вторникам и пятницам, несут какую-то ересь, что кедры у них в Сибири зазвенели. Это, дескать, божий знак, что надо могилы рыть да заживо в них и ложиться… могильщики хреновы. Лучше не ходите туда, — заключила уборщица.

Честно говоря, смертями, могилами и гробами за сегодняшний день я уже была сыта по горло, но ничего не поделаешь — служба!

…В небольшом зале Клуба железнодорожников было предательски тепло. Я очень устала за этот сумасшедший день, и глаза сами собой слипались, казалось, еще чуть-чуть, и я засну прямо тут, в мягком кресле, посреди перешептывающихся людей со странными, как будто застывшими лицами.