— А еще чего скажешь, радость моя? — Кэлен прищурилась, дернула крыльями носа. — Ты на меня за что нападаешь? Я что, выбрала оказаться в такой ситуации, а? Может, ты, милая, меня предупредила заранее, до того, как влюбилась в меня, как я влюбилась в тебя, о том, что ты не одна в этом теле? Ты мне вообще предоставила этот выбор? Ты меня за что сейчас осуждаешь, за любовь к тебе же? За то, что я хочу быть с тобой, не смотря ни на что? За то, что готова идти на жертвы ради этого? — замолчала, задохнувшись от вспыхнувшей, разгоревшейся во время этой страстной речи злости.
Кара не ответила, только полыхнула глазами, отчаянно, снова уткнулась в плечо Кэлен. Кэлен закрыла глаза, посидела так с минуту. Позвала тихо:
— Милая…
Кара, не отрываясь от её плеча, помотала головой. Её собственные плечи вздрагивали. Кэлен нахмурилась — плачет? Прислушалась. Черт, точно, плачет! Тихо, нет, беззвучно, кажется, даже не дыша.
— Кара… — погладила по голове, по спине, напряженной, покрывшейся зябкими мурашками — замерзла. Только ли снаружи? Кэлен обхватила её, обняла, прижимая, пытаясь согреть: — Девочка моя… любимая… хочешь… давай все отменим? Да бог с ним, пусть будет три часа в сутки, но зато ты не будешь страдать.
— Нет, — отозвалась глухо, хрипло, снова помотав головой. — Не отменим! — подняла лицо, яростно вытерла глаза, припухшие, с покрасневшими веками — а оттого невыносимо яркие, просто отчаянно зеленые, зеленущие, прожигающие Кэлен до самого сердца. — Ты права. У всего есть цена. И я тоже готова платить свою — за возможность быть с тобой. За право любить тебя, — посмотрела в сторону, чуть опустив ресницы. — Прости меня.
— Господи, — Кэлен с улыбкой прижалась губами к её щеке. — Глупышка… Я люблю тебя.
— Я тебя люблю, — эхом откликнулась Кара. И даже улыбнулась, слабо, как будто бы робко. — И обещаю, что не буду присутствовать, когда ты и Мэйсон… — вздохнула. И разозлилась вдруг: — Что я, в самом деле, как ребенок! Распустила нюни. Тьфу!
— Эй! — Кэлен дунула ей в ухо. — Имеешь право. Тебе больно, и ты имеешь право на нюни. Я тоже буду реветь, если мне будет больно. И не строй из себя Мэйсон, милая. Ты — другая. И я люблю тебя такую. Тебя, а не Мэйсон.
— Спасибо, — взглянула в глаза, тоже довольно робко. Но зато улыбнулась уже смелее, теплее. — Кэлен, мы ж тут с тобой замерзнем вконец… Давай помоемся и пойдем… в спальню или еще куда, — вдруг замерла, всматриваясь. — Боже… это еще что такое? — и прикоснулась пальцами к синяку под левым глазом. — Больно?
— Терпимо, — и мысленно усмехнулась: ну вот, она уже отвечает, как Мэйсон. К счастью, Кара этого не знает. Кара сочувственно нахмурилась, прикоснулась к фингалу губами:
— Снова подозреваемый?
— Нет. В этот раз Мэйсон. Учит меня драться.
— Она охренела? — у Кары в глазах, в голосе, в лице было столько искреннего возмущения, что Кэлен рассмеялась даже. — Бить-то зачем? Руки ей оторвать надо!
— Не надо, — Кэлен накрыло нежностью. Ну, просто Кара была невозможно трогательна в этой своей возмущенной воинственности.
— Чего это не надо? Опять её защищаешь?
— Не надо ей руки отрывать, — Кэлен с улыбкой поцеловала её в губы. — Это и твои руки тоже. И я категорически не желаю остаться без них… Все, милая, быстро моемся и греемся.
Счастье… Все-таки оно очень разное, Кэлен сейчас это весьма отчетливо ощущала. Нет, на самом деле, когда-то, довольно давно еще, она поняла, что счастье — такое состояние, которое ни от чего не зависит. Оно либо есть, либо нет. И если оно есть, то — вопреки всему и несмотря ни на что. Просто есть. И все. Поскольку, будь это не так, она, Кэлен Амнелл, с её, в общем-то, жуткой работой, с её до сих пор не особенно удачно складывающейся личной жизнью, совершенно точно была бы несчастна. Перманентно и категорически несчастна. А ведь она не была, не так ли?
Со временем Кэлен поняла еще больше. Например, что счастье — это даже не состояние, нет. Скорее, это такая способность — способность быть счастливым. Вопреки всему и несмотря ни на что. И вот либо ты способен, либо нет. Она, Кэлен, совершенно точно была способна. Но, встретив Кару, она узнала о счастье еще кое-что. Оно, счастье, может быть разным. Может быть таким «вообще», “в целом”, а может — совершенно конкретным и осязаемым. Вот как сейчас.
Сидит сейчас её, Кэлен, счастье в мягком кресле напротив, пьет вино из высокого — совсем не для вина предназначенного — бокала, улыбается. Смеется. А в глазах у счастья — солнце, ласковое, согревающее. И еще счастье качает босой ногой, и Кэлен хочется поймать эту ногу, и зажать ступню между ладоней — как птичку, потому что ей, Кэлен, все кажется, что ступня зябнет. А строптивое счастье вредничает и не желает надевать носки… И Кэлен уже даже строит коварные планы по изнасилованию счастья носками — иначе простынет же, ну! Кэлен все же выдвигает ультиматум: носки — или марш-в-постель-под-одеяло! И счастье, закатив глаза, выбирает второе…
А самое забавное, что счастье считает её, Кэлен, своим счастьем. Так и говорит, усевшись в кровати и устроив Кэлен спиной к себе, в кольце своих рук: