Осколки (СИ)

Кэлен вздохнула, тряхнула головой, тронула, наконец, автомобиль с места. Нужно отвлечься, переключиться. Например, на то, что дома ждет Кара. Что когда она, Кэлен, вернется с этого невыносимо тяжелого осмотра, её встретят любимые солнечные глаза, обнимут, окутают теплым ласковым взглядом. И желанные вкусные губы — согреют, нежно, сладко. И сильные мягкие руки утешат, снимут напряжение… А улыбка, тихая, как будто бы застенчивая, отгонит от Кэлен тьму. Да, Кара стала улыбаться чаще. Намного чаще! Пожалуй, за те три месяца, что они общались онлайн, Кэлен видела её улыбку столько же раз, сколько за последние пять дней. Именно улыбку, а не намек, не обещание…

Подъезжая к Дивайн-Лоррэйн отелю, некогда роскошному и респектабельному, но давным-давно заброшенному — как и очень многие здания, да целые кварталы зданий в Филадельфии — Кэлен уже и сама улыбалась. Мысли о Каре тоже отгоняли тьму, распугивали демонов. Впрочем, стоило ей, Кэлен, выйти из автомобиля, как улыбка погасла, и ужас прикоснулся к сердцу ледяными пальцами, заставляя его пропускать удары, затянул на шее петлю, запирая дыхание, прокатился стылым ручьем по позвоночнику, упал предательской слабостью в ноги. Кэлен с трудом протолкнула в горло холодный утренний воздух, и остро, невыносимо, невозможно остро ощутила отсутствие Мэйсон. Мэйсон бы распугала её, Кэлен, страхи одной своей кривоватой ухмылкой. Взбодрила бы насмешливым взглядом чуть прищуренных глаз. Придала бы сил хрипловатым: «Кишка тонка, сладкая?». Кэлен прямо ведь услышала сейчас ее голос, а! Так явственно, что даже обернулась, согреваясь секундно вспыхнувшей надеждой. Нет. Померещилось. Или — что вернее — примечталось. Мэйсон здесь нет, Кэлен её не разбудила. Кэлен выбрала Кару. Кэлен выбрала вернуться к любимым глазам, губам, рукам, улыбке — и оставила себя без поддержки здесь. Молодец, Кэлен! На мгновение пронзило стыдом: она что, жалеет о своем решении? Стоило чуть подступить страху, и она уже готова предать Кару?

Кэлен разозлилась — на себя, на свою слабость, на собственное сердце, которое так близко все принимает, которое лезет, куда надо и не надо. Мысленно влепила себе пару оплеух — не в качестве наказания, вовсе нет, а так, для бодрости. В конце концов, ты детектив, Кэлен Амнелл, детектив же, ну! Вот и будь сейчас детективом, а не фиалкой нежной, кисейной барышней, что никак не может выбрать, что же ей важнее — сильное плечо Мэйсон сейчас, вот прямо сейчас и здесь, или согревающие объятия Кары — потом, дома. Сейчас ведь, на самом деле, вообще не важно ни то, ни другое, не так ли? Сейчас важнее всего — да черт, это единственная важность на данный момент! — маленькая жертва очередного извращенца, а не твои сердечные метания, Кэлен Амнелл. Детектив, мать твою, Амнелл!

Тряхнула головой, с удовольствием ощущая, как разжались ледяные пальцы ужаса, как ослабла, отпустила горло тугая петля. Кэлен снова втянула холодный воздух и решительно направилась ко входу в заброшенный отель, возле которого переминался с ноги на ногу немолодой сонный коп. Показала ему значок, и дядька, кивнув, приподнял желтую ленту, пропуская.

Как же иронична — невозможно, невыносимо иронична — порой жизнь. Когда-то этим зданием, и теперь сохранившим былое величие, все еще весьма впечатляющим снаружи, владел преподобный Дивайн. Прогрессивный для своего времени священник превратил это место в, пожалуй, самый толерантный отель в мире — на тот момент, конечно же. Здесь принимали людей с любым цветом кожи, взглядами на жизнь, вероисповеданием. Однако, постояльцам предписывалось неукоснительно соблюдать принятые в отеле правила, даже, пожалуй, принципы: никакого алкоголя, курения, азартных игр, секса в стенах этого здания. Мужчин и женщин селили на разных этажах, например. В общем, в свое время, Дивайн-Лоррэйн отель быль оплотом — несмотря на толерантность — высокой нравственности.

И потому иначе, как иронией судьбы – или, что скорее, отвратительно жестокой издевкой чудовища, надругавшегося над маленькой девочкой, — и не назовешь то, что именно здесь мерзкий гад, сотворивший все это с ребенком, оставил истерзанное тельце. Кэлен все же задержала дыхание, шагнув в полуразрушенную комнату, некогда бывшую роскошным гостиничным номером. Замерла на пару мгновений на пороге, захваченная безумно ярким ощущением дежа-вю: детское тело, маленькое, хрупкое, застывшее на грязном полу. Летнее платьице неуместно веселого розового цвета, красные резиновые сапожки на худеньких голых ногах. Вокруг бродят криминалисты, ослепляют вспышками фотоаппаратов, изредка негромко переговариваются. И — Николь О’Коннор на коленях возле тела…

Кэлен приблизилась:

— Привет, Никки, — вышло хрипло и надсадно, словно она, Кэлен, неделю рта не раскрывала.

— Привет, Амнелл, — отозвалась Николь, не оборачиваясь. — Ты одна? Без напарницы своей?

— Да. Она не отвечает на звонки. Ну что тут, Никки?