Осколки света

– И с нами все хорошо?

– Конечно!

Чудеса! Неуверенность Мартину чужда. У нас уже много лет не все ладится, но ему нужна поддержка. Наверное, еще винит себя за Вуди. Даже трогательно… Я сжала руку Мартина и успокоила: все у нас хорошо. Наконец мы уснули в обнимку, как дети.

Видишь, не всегда между нами обида и горечь. Не хочу, чтобы они тебя мучили. Иногда все чудесно, вот как сейчас, и мне плакать хочется от радости, что мы до сих пор вместе. А иногда нас связывают ветви шиповника и колючая проволока; израненные, мы истекаем кровью…

Понимаю, идеальных нет. Я не ждала от тебя совершенства. Хочу знать лишь одно. Чего мне ждать завтра? Ты поцелуешь в лоб и будешь обнимать, пока не усну? Или скроешься в замке на утесе – замке, полном тайн?..

3

Понедельник, 9 мая

Сегодня наконец позвонила матери. Я откладывала звонок с Пасхи. С мамой так трудно говорить по телефону, а «Зум» и «ФейсТайм» она не признает. Мартину, как сироте, эта проблема чужда. Иногда я ему завидую. А потом стыжусь. Мама старалась, как могла. Хотела меня защитить. Но щиты так тверды… Такова их суть. А мне нужна была мягкость. И вот теперь мы обе затвердели; отполированные до блеска, мы отражаем свет друг на друга.

Когда выдаются хорошие дни, ее свет сияет в остроумии и смехе. А в плохие он только ранит. Сегодня как раз выдался плохой день. Я поняла сразу, едва она взяла трубку. Никакого притворного удивления. Только плохо скрываемые нападки:

– Надо же, решила позвонить!

Я постаралась объяснить про Вуди. Попыталась рассказать о Данте, Мартине и книжном магазине. Она перекрыла каждый вход, каждую тропу к разговору все теми же сухими, безразличными словами:

– У тебя не одно, так другое. Вечные оправдания. Ты два года не приезжала.

– Мам, так нечестно. Я…

– Дэн мне все рассказал. Говорит, заглядывал к тебе на днях. Ты как другим человеком стала.

– Мы поговорили, вот и все.

– Спасибо хоть с ним говоришь.

Уй! Такая уж она, моя мать. Язык острый, как попавший в шлепанец гвоздь. Я подумывала сказать, что у меня появились друзья, но не решилась. Объяснить ей про беговой клуб или Айрис, Алекс или Чарли? Немыслимо. Ее разочарование вынести можно – все-таки я прожила с ним всю жизнь, – а вот ее одобрение меня смутило бы. Помню, как она убиралась после моего десятого дня рождения. Бутербродики, кексы, мешочки с подарками… Она отнесла их преподобному Тому на утреннее благотворительное собрание, под конец которого все знали: ко мне никто не пришел.

– А на вечер встречи приедете, так?

– Да, приедем.

Мать втянула носом воздух.

– Хорошо. Кэти и Лукас тоже будут.

Иногда я гадаю, не подозревает ли она Мартина в неверности. Может, догадалась после нашей поездки на пляж в Скарборо, когда Мартин вернулся в университет? Вслух она это не упоминала, однако, когда говорит о Мартине, в ее голосе звучит подчеркнутое равнодушие.

– Вы с Кэти Малкин были такие хорошенькие вдвоем. В церкви даже думали, что вы сестры.

Сейчас начнется.

– А Дэн уродился в Мартина.

Еще одна привычная жалоба. Будто я по своей воле сделала сына непохожим на свою родню.

– Сэди и Бен – вылитые Кэти. Они меня зовут приемной бабушкой!

Ну и гадость…

– Я все гадала, когда ж ты родишь Дэну братика или сестренку. Теперь-то поздно. Придется ждать Дэна. Если он вообще хочет детей. Вот что бывает, когда все яйца кладешь в одну корзину.

Жар расползался по месту, которое Диди зовет «священной чакрой». Мама частенько заводит разговор в это русло; сейчас мне хотелось лишь забраться к ней в «дом» и орать: «Заткнись! Заткнись! ЗАТКНИСЬ!»

В этом и сложность, верно? Я могу так сделать. Но какой же последует кровавый кошмар… Нет, ее двери не просто так закрыты. Рисковать нельзя. Я отключилась за десять минут до обычного времени и одна отправилась на пробежку в парк, кипя от раздражения.

Парка оказалось мало. Я повернула в сторону «Буфетной Присциллы» и съела пончик, пылая от злости, а на втором ударилась в слезы.

Айрис покосилась на меня.

– Я тут ни при чем, не я их пеку!

Я выдавила улыбку.

– Все нормально. С мамой пообщалась.

– Она же вроде на севере живет?

– Да. Я ей утром позвонила. Хотела рассказать… – Я осеклась. Я ни о чем не могла рассказать матери. Ни о Данте, ни о его татуировке с осьминогом, ни о маленькой, но важной победе, которую одержала на днях. Ни о Вуди, ни о Джослине. Ни о головных болях, ни о приливах, которые по-прежнему меня мучают, когда устаю или грущу. И уж точно не о беге, уроках вокала и небольших планах на вечер встречи.

– Нам совершенно не о чем говорить. Грустно… – Я не собиралась произносить это вслух, но Айрис прежде заглядывала в меня. Она поняла бы. – Когда же это случилось? Я всегда думала, мы… не знаю даже, найдем общий язык.

– Это еще почему? – недоверчиво спросила Айрис.

– Ну, она моя мать.

Айрис пожала плечами.

– Ты же с ней не видишься. Откуда взяться общему языку, если ты приезжаешь раз в год?

Я призадумалась. Для своих лет Айрис бывает удивительно мудрой.

– Наверное, ты права. Но каждый раз, когда мы видимся…