Осколки тени и света (СИ)

Я опустилась на колени. Ткань натянулась, прижала грудь, и я прикусила губу, едва сдержав стон. Драгон жадно втягивал носом мой запах. Жестом показал, что нужно протянуть руки ладонями вверх. Я протянула. Нагая, потому что мантия упала с плеч. Теперь только волосы прятали меня. В них, черных, лавовыми потеками проступал доставшийся мне огонь, рыжие блики плясали по гладкой поверхности алтаря, отражались в глазах мужа.

В руке Драгона, будто соткавшись из мрака, возник кинжал с волнистым лезвием. Игольчато-острый конец полоснул по моим ладоням, и алое пролилось на черное и звездчато-синее.

— Свет, чтобы жить… Повторяй.

— Свет, чтобы жить.

Круглые ярко-красные капли-бусины скатывались к центру камня и распадались золотым дымом.

— Тьма, чтобы беречь…

— Тьма, чтобы беречь.

Теперь не золото — черный свет. Такой яркий, что больно глазам.

— Тень, чтобы было от чего беречь и вопреки чему жить…

— Тень, чтобы было…

Черный свет выцвел, сделавшись блеклым, и лег паутиной, оплетая синие лучи сапфирового алтаря. Алые бусины дрожали на нитях рубиновыми осколками. Мне мерещились пальцы, держащие ободок, ловко вплетающие новые нити с мерцающими на них стекляшками к уже имеющимся.

Тени отделились от стен и окружили родовой камень. Много. Тени и сгустки мрака. Шепот. Эхо. У каждого — свое.

Меня повело…

— Эленар, смотри на меня…

Драгон поймал мои руки, потянул, заставляя меня встать. Тело отозвалось дрожью.

А потом я легла спиной на синюю звезду на камне рода Холин, чтобы отдать себя роду Холин. По договору, скрепленному моей подписью и каплей крови.

Мне хотелось прикрыться, я чувствовала жадные взгляды на влажной коже. Они мешали дышать. Запах. У каждого — свой. Гвоздика и карамель, полынь и мед, можжевельник и вишня, перец и яблоко…

Горячее железо…

— Эленар, смотри на меня…

Голос. Голоса. Они пели. Звук. У каждого — свой. Мне нужен тот, что во мне отзовется.

Элле’наар…

— Эленар, смотри на меня…

Это Драгон, я знаю его, мое тело знает его. Он пахнет полынью и медом. Он развел мне колени, и мы стали одним. Без поцелуев и прелюдий. Все, что было между нами до этого момента и было прелюдией. Мне больно и сладко от его рук и от его тьмы во мне. Так мучительно сладко… Он везде. Его будто… Несколько. Он во мне. Они… Несколько как один.я.

Глава 5

Лопаткам было неудобно и затылку, мышцы ныли… везде. Я была голой под укрывающей меня тканью. На запястье руки, пошевелить которой не вышло, чуть придавив нитку пульса, лежали прохладные пальцы.

Я открыла глаза. Было светло. С потолка поблескивали гранями каменные лезвия, темные свечи, сгорев почти до основания, оплыли и висели восковыми бородами. Рядом, в мантии Драгона, сидел Эдер Холин, и это его пальцы слушали мой пульс.

— Можешь встать? — спросил он.

Я подумала и покачала головой.

— Я пришлю кого-нибудь, — сказал Холин, убирая пальцы и вставая с каменного алтаря. — Драгона или слуг.

Он с полминуты смотрел куда-то в мой живот. В темных глазах отблескивало гнилушечно-синим.

— Молодец, ты справилась, эхо вечного пламени, ты родишь сильного темного.

— Кому, — просипела я, звук моего голоса был такой же гадкий, как привкус во рту.

— Какая разница? — спокойно отозвался Эдер. — Он будет крови Холин.

А кровь Холин почти с момента зачатия вела себя у меня внутри как и сами Холины — принялась наводить свои порядки, не считаясь ни с чем. Тошнота и слабость, судороги и ощущение, будто узлом скручивает суставы, потом добавился жар. Это было даже неплохо, я проваливалась в беспамятство, а когда выныривала, мокрая, как мышь, у меня было несколько часов ясного сознания и почти ничего не болело.

Практическии всегда, когда я открывала глаза, рядом оказывался Драгон. Кто бы мог подумать… Из него вышла недурная сиделка. Да, болезнь, а по-другому я не могла назвать свое состояние, сделала меня циничной и злобной. Попробуйте быть вежливой, когда судорога выгибает до хруста в позвоночнике или не можешь вдохнуть от невыносимой тяжести?

— Опять ты, — кривилась я, и ждала, пока его лица соберутся в одно отвратительно красивое.

— Опять я.

Он усаживался на постель, приподнимал мое безвольное тело с пузырем живота и устраивал у себя на груди. Терпеливо оттирал от пота лицо, шею и грудь, менял на мне рубашку. Затем особым образом брал за руки, снизу, чтобы мои ладони лежали на его, обхватывал пальцами, мизинцем и большим, мои истончившиеся запястья, и придерживая плечом голову, чтобы не скатывалась, прикасался губами к губам. Это был не поцелуй, по началу. Так Драгон делился со мной силой.

— Тьма, чтобы беречь, — шептал он, отстраняясь на волосок, и снова касался. Вот теперь это уже был поцелуй. Иногда я даже отвечала, просто от того, что после манипуляций мужа у меня хоть что-то шевелилось.

— Я скучаю, Эленар, — говорил он, и сам себе удивлялся, что своему чувству, что тому, что признается мне в этом. — Приворожила, рыжая.

— Больше не рыжая.

Огня во мне становилось все меньше или эмоций, от которых пряди начинали светить сквозь краску? Волосы отрастали черные и жесткие, как вороньи перья.

— Рыжая, все еще рыжая. Моя ведьма.