Мне не запрещали входить в детскую. Я сама туда не стремилась. Разве что по началу. Но едва я приближалась к колыбели, возвращалась тошнота и слабость. Особенно, когда этот красивый светлокожий и черноволосый ребенок открывал свои не менее прекрасные черные глаза. В них что-то плыло, перетекало, складывалось, как в игрушке из картонного цилиндра и цветных осколков, только все осколки были серые, или черные, или никакие. Они проворачивались, и от звука трущихся граней у меня подгибались колени.
Эдера Холина я больше не интересовала, стала для него не важнее мертвых слуг, а может и менее важной, ведь я выполнила поставленную задачу. Он ограничивался прохладным приветствием, иногда спрашивал о самочувствии, но чаще просто кивал, таким образом показав, что заметил меня. Зато Драгон теперь не сводил с меня жадного взгляда. Будто у него не было других женщин все то время, пока я ждала дитя. Может и не было.
Он прикасался при каждом удобном случае, едва не рыча, целовал, прижимая где-нибудь в уголке, как блудливую трактирную девку, и ждал, когда наконец будет можно остаться в моей спальне.
Некроманты, особенно практикующие, знают о теле ничуть не меньше целителей. Драгон не бегал по кладбищам и не упокаивал не желающих лежать в могилах мертвецов, но получил соответствующее своему дару и социальному статусу образование. Он выждал достаточное для восстановления время и пришел.
Сопротивляться смысла не было. Мое тело знало и помнило его, а я, будучи в полном сознании, точно знала, что со мной — только он.
Муж был нежен и осторожен. Куда более нежен и осторожен, чем даже в наш первый раз. Остался до утра и всю ночь не выпускал моей руки, спал, уткнувшись лицом в мои рассыпавшиеся по подушке волосы. Будто другой человек, тот, кем он мог бы стать, но не стал.
Кем была его мать? Кем-то вроде меня? Я знала только, что она умерла при родах, и что Драгон совсем не знал ее. Держала ли она его на руках перед тем, как умереть? Он был как ребенок в комнате дальше по коридору: светлая ровная кожа, красивые черные волосы и притягательные черные глаза.
Возможно лунный свет виноват или сон, избавивший лицо мужа от маски, но мне на мгновение стало жаль его. Я коснулась ресниц, отбрасывающих на скулы длинные острые тени, похожие на ножи. Он улыбнулся. Во сне. Чувство, пронзившее меня, было таким же болезненно острым, как тень от ресниц, и я поняла, что если не оставлю Холин-мар в ближайшее время, окончательно себя потеряю. Так же, как потерял себя этот мальчик, Драгон Джейм Холин, а его место занял кто-то другой.
— Вы должны родить мне сына, Эленар, только тогда вы сможете уйти без последствий, — ответил супруг, когда я спросила о договоре.
— Я родила.
— Не мне.
Было горько, горечь была не моя, тем удивительнее. Драгон не желал меня отпускать.
— Я не вынесу этого еще раз. Этого не было в договоре, Джейм.
Он дрогнул лицом.
— Давайте уедем. Оставим Нодлут. Вместе. Я… Вы стали дороги мне, Эленар
Запах полыни на меду и взгляд, тянущий в бездный беспросветный мрак.
— Раз я так тебе дорога, отпусти.
— Теперь — не смогу. Но даже если я отпущу, не отпустит отец. И договор. Что ты станешь делать, когда неисполненное обязательство начнет отбирать силы и жизнь?
— Тогда просто не мешай.
— Эленар, прошу… — Драгон осекся, стыдясь собственных чувств, стыдясь, что ему приходится меня просить, и закончил совсем другим тоном. — Подумайте над моим предложением, дорогая.
— Хорошо, — честно сказала я, — подумаю.
Думать долго мне не пришлось. Все решил случай. И “Феррато Маард”.
* * *
Прием по случаю рождения наследника получился шумным. И Элвер К
Гостей было много. Не только темные, хотя их оказалось большинство. Среди приглашенных точно были те, кто знал моего отца, и наверняка нашлись бы знакомые матери и их общие знакомые, но никого из тех, к кому можно было бы обратиться за помощью без опаски втянуть согласившегося в противостояние с Холинами.
Министр Питиво оставил службу еще до ухода отца с поста главы надзора, хладен Феррато вообще не жил в Нодлуте. Даже если связаться с ним — в магфоне отца должен был быть его ИД-код — как быстро он сумеет добраться и согласится ли вообще в это встревать. Я — не моя мама, которую он почти боготворил.
Еще один хладен, Асгер Мартайн, был единственным, кто однажды наведался в дом после ухода родителей. Он зачем-то обошел кругом, вдоль повторяющего контур ограды кольца из жутковатых, но красивых кроваво-красных роз на черных шипастых стеблях и с такими же темными листьями, недовольно поцокал. Затем рассадил себе когтем ладонь и снова обошел по периметру, брызгая на цветы, и капли оседали розах алой росой.
— Так-то лучше, — острозубо улыбнулся вампир, когда я, подглядывавшая за ним в щелку, высунулась-таки наружу, чтобы если не пригласить пугающего гостя в дом, то хотя бы из вежливости поздороваться.