Осколки тени и света (СИ)

А я замерзла, одежда и так намокшая от валяния на земле и дождя, от тумана окончательно отсырела, особенно со спины. Сумка казалась неподъемной, плечи ныли. А каланча теплый. Я отсюда чую, какой он теплый, горячий даже и железом пахнет. Ко всем прочим запахам, которых и на мне столько, что голодный гуль побрезгует. Этот вот не побрезговал. Память тела о прикосновении языка в ямке ключиц покрыла кожу пупырками и волосы полыхнули. Только теплее не стало. И поводок тянет. Тот, первый.

Начало тянуть, кажется, еще как некрарх полюбопытничал, но столько всего было, что не до брошенных мужей и долгов, а теперь тянет. Врезается в сердце, как лямки в плечи, и дышать вполсилы уже обычное дело. Вот только когда думаю про темную заразу с лопатой – легче. Рядом – было бы вообще хорошо. Жалко ему, если я под руку прижмусь?

Обернулся. Алые блики в сером. Жмот.И-и-и…

– Здесь.

Завернул пальцы кренделем и разогнал туман.

прода

Оказывается, мост закончился, а мы в ложбинке. Справа скала с козырьком, слева камни и кусты. Почему тут сплошь одни колючки кругом растут? Уединиться страшно.

Самые левые кусты показались мне менее агрессивными. К ним и пошла. За фонарь были волосы, за последние силы – ведьмачья натура. Крохи, но что уж есть. Дара после устроенного огненного беспредела я вообще не слышала. Пустая скорлупка. До сих пор в голове не укладывается, как подобное сотворила.

За кустами оказалось неожиданно тепло, а туман, разбежавшийся по кустам от заклятия каланчи, был вовсе не туманом – паром. Косматые клоки, похожие на то, что у меня сейчас на голове, поднимались от горячего источника. Я порадовалась, что сунулась уединяться вместе со своим рюкзаком. Добыла со дна мятую рубашку и… Чулки? Я их несколько раз потрогала, чтоб убедиться, что не мерещится – шерсть кололась ответственно и реалистично.

Я побила все рекорды по выпрыгиванию из штанов. Нырнула прямо в шелковом и кружевном подарке от Альвине и не сдержала стона. Вода обожгла, по озябшим конечностям растеклось тепло. Жмурясь от удовольствия, нашарила выступ и устроилась на нем как на лежаке, откинув голову и окунув затылок. Последние шпильки канули на дно, волосы расползлись по воде мерцающими водорослями.

Красо…

Некромант стоял на берегу. Лопата и светляк на черенке присутствовали.

Сердце кувыркнулось, я дернулась, булькнув, набрала носом воды, закашлялась, волосы залепили глаза… Когда вернула зрение и дыхание – берег был пуст. Только светляки на кустах сидели треугольником. Поверх рюкзака, мятой рубашки и чудом случившихся чулок лежал плащ. Мой. А я думала, что забыла его в гостинице в Светлом лесу.

Вне воды было зябко. Выбравшись и подрожав до тех пор, пока белье на мне хотя бы номинально можно будет считать сухим, напялила рубашку, чулки, сунула ноги в порядком износившиеся ботинки. Повозила имаранными одежками в воде, отжала, задрапировалась в плащ, собрала добро и пошла являться. Светляки потянулись следом, как привязанные.

На стоянке горел костер, на плоском камне рядом лежал, грея бока, солидный кусок хлеба с вяленым мясом. Некромант, переодевшийся и удручающе чистый, видимо, магическим образом, с наброшенной на плечи курткой сидел у огня на другом камне и полировал лопату, уставившись немигающим взглядом в пламя.

Я развесила штаны по кустам поближе к огню, постояла, прижав руки к груди под плащом, а края плаща – в кулаках, натянув ткань на спине так, что будь у меня там крылья, им сделалось бы тесно и неуютно, как было мне сейчас от распирающих эмоций. И чулки кололись.

Рука с ветошью замерла, напившиеся пламени из костра глаза посмотрели. Ком в горле был слишком тяжелым, чтобы продолжать стоять. Я судорожно вздохнула и села. Рядом. Поднырнув под руку и прижавшись к горячему боку.

Обожглась. Поздно меня маджен Питиво предупредил.

– Красивая, – сказал некромант, глядя на отполированное душечкино лезвие.

– Блестит, – согласилась я и поерзала. Шерсть кололась ужасно, но лезть коленки чесать было бы совсем за гранью. Лежащая на мне рука не шевелилась, но я чувствовала ее, словно была голой, без одежды и даже без кожи, кажется.

– Блестит, – подтвердил темный и обнял, прижав плечом и головой. Поскреб цеплючим подбородком по волосам. – Тянет?

Я кивнула. Под ухом стучало сердце, шуршала рубашка. И угольки в его голосе тоже шуршали. Надеюсь, он говорил о поводке и не поймет, что я ответила о другом. Это тоже было важное, о котором не нужно молчать. Или… пусть поймет. Думаю, это важнее поводка. Во всяком случае для меня. Это ведь по мне узоры золотой паутиной…

Ине потянулся и сунул под нос пузырек, придержав меня, чтобы не свалилась или чтобы не отвертелась.

– Пей.

– Что это?

– Моя кровь.

Я было дернулась, но каланча держал сильно и уверенно, не рыпнешься.

– У меня нет сил на руны и плетения, твой приятель меня почти досуха выжал.

– А сработает?

– Однажды сработало. Пей, ешь и спать. Завтра будем на месте.