Осколки зеркала

Жажда творчества и какой-то еще неопределенной деятельности, связанной с искусством, не давала молодым людям покоя. Андрей и его друг Володя Куриленко задумали даже издавать журнал под названием «Зеркало». Правда, дальше идеи дело не пошло.

Энтузиасты-технари Сергей Лашков и Юрий Баженов устроили школьный радиоузел. С шефского завода привезли огромный старый усилитель с большими лампами. Во время перемен раздавалась музыка — ею заведовал Виктор Уваров, который на любом инструменте с ходу мог сыграть любую мелодию. К тому времени все знали американские фильмы «Джордж из Динки-джаза», «Сестра его дворецкого», другие так называемые трофейные фильмы. Всем нравился джаз.

Из радиоузла звучали и сатирические передачи на школьные темы. Ребята изощрялись в остроумии. Так что не все в те годы было серо и засушено, как нам кажется теперь, из этого времени.

Дама в бархатном халате. Папино письмо

Телефонный звонок. «Знаешь, Марина, — слышу я взволнованный голос моей бывшей сослуживицы Веры Леонидовны Суворовой, — я лежала недавно в больнице, и там…»

Постараюсь пересказать спокойно ее рассказ.

Больница, коридор. Напротив распахнутой двери палаты — скамейка, на которой любят посидеть и поболтать больные. Вера встретила в больнице свою знакомую по предыдущему пребыванию здесь, и вот теперь на скамейке в коридоре они разговорились о литературе. Знакомая Веры сказала, что недавно прочла книгу стихов Арсения Тарковского. «А я много лет проработала в словарном издательстве с его дочерью, сестрой Андрея Тарковского», — похвасталась Вера.

На скамейке сидела еще одна больная — пожилая статная дама в красивом бархатном халате, с пучком седых волос, высоко приподнятых на затылке. Вера уже обращала на нее внимание. Она сильно отличалась от больничных старушек — и осанкой, и тем, что называется породой. Дама эта была требовательна к медперсоналу, с другими больными держалась несколько высокомерно. Но вместе с тем в ней чувствовалась неприспособленность к жизни и какая-то растерянность. Пожилую даму никто не навещал, и только к концу Вериного пребывания в больнице она увидела ее беседующей с немолодым лысоватым человеком — как выяснилось, ее сыном.

И вот эта женщина, услышав разговор о Тарковских, вдруг сказала: «А я в Андрея была влюблена, когда мне было семнадцать лет. Мы даже хотели пожениться, но когда я сказала об этом дома, отец меня ударил, впервые в жизни, а мать за это надела отцу на голову горшок с кашей. Вот так-то», — добавила она, поднялась со скамейки и ушла, придерживая рукой полу халата.

«Слушай, Вера, а ты не знаешь, как ее звали?» — я уже догадывалась, кто была эта дама в бархатном халате. «Знаю». И Вера назвала имя.

Ну конечно это была она, та Т. П. (почему-то Андрей и его друзья всегда называли ее по имени и фамилии), чья фотография некогда висела на стене в нашей комнате в 1-м Щиповском переулке и которой я, умирая от смущения, передавала Андреевы записки. Она была очень красива какой-то необычной, «старинной» красотой и в свои семнадцать лет казалась мне совсем взрослой. Говорили, что она живет в большой отдельной квартире (редкость по тем временам) с бабушкой и дедушкой-профессором, что в школу не ходит, а получает домашнее образование. Все это окружало ее какой-то тайной, добавляло ей недоступности и романтизма.

Володя Куриленко (слева) и Андрей в пьесе «На той стороне». Т. П. принимала участие в этом спектакле

Увлечение Т. П. длилось у Андрея, наверное, с полгода. И к лету пятидесятого он решил жениться на ней.

К этому времени брат перешел в десятый класс, до окончания школы оставался еще целый год. Тогда, помимо сердечного увлечения, он с головой ушел в художественную самодеятельность и всерьез решил стать актером.

Записка Андрея

О своих актерских планах и о женитьбе он не рассказывал ни маме, ни мне, но написал папе, который тогда жил в Доме творчества писателей на Рижском взморье.

Папу взволновало его письмо, и вот какой мудрый, деликатный, полный любви и тревоги ответ получил Андрей: