Осколки зеркала

Некоторые правила были для нас такими же непреложными, как, скажем, мытье рук перед едой. Нельзя брать чужого и нельзя лгать. Нельзя тянуть первым руку, когда здороваешься со взрослым. В транспорте надо уступать места старшим. Когда тебя угощают чем-нибудь, например яблоками, надо взять то, которое поменьше.

Когда мамы не стало, я записала на листе бумаги другие ее «заповеди», некоторые из которых были скорее житейскими советами, чем нравственными нормами или правилами поведения.

Например, мама, которой многие годы приходилось занимать деньги, чтобы как-то сводить концы с концами, учила меня вовремя отдавать долги: «Если ты хоть раз подведешь человека и не отдашь долг в срок, ты уже туда не сможешь обратиться. Раз ты обещала, достань, перезайми, но обязательно верни, как обещала».

А еще как-то мама процитировала мне фразу из Чехова, что человек должен так себя держать, чтобы своим присутствием не создавать неудобств окружающим. Сама она жила и вела себя именно так — и в коммунальной квартире, и в трамвае, и на работе.

Были у нее и другие правила — не болтать зря и не рассказывать никому о своих несчастьях и заботах, о промахах и ошибках своих детей.

Не изворачиваться и не скрывать своих «преступлений», потому что «все тайное рано или поздно становится явным».

А еще, говорила мама, не спеши делать добро.

Как?! А я только и делала, что бросалась всем на помощь — переводила через улицу старушек и детей, провожала слепых, подхватывала чьи-то сумки.

«Да нет, — морщилась мама (она всегда недовольно морщилась, если ее не сразу понимали), — я говорю не об этом. Бывают ситуации, когда ты жертвуешь последним для кого-то, а эта жертва не соответствует тому, ради чего она была принесена.

Ты помнишь соседку со Щипка, Ленку Осипову? Однажды прибегает она к нам на кухню, вся встрепанная, глаза безумные. „Марь Иванна, ради бога, одолжите мне двадцать пять рублей. Я вам через неделю отдам. Мне так нужно, так нужно. Не знаю, что я буду делать, если не достану!“

У меня, — продолжала мама, — было ровно двадцать пять рублей, я думала дожить на них до получки. Но как тут не дать! Ленка прибежала в таком виде, наверное, у нее стряслось что-то серьезное. Отдала я ей эти двадцать пять рублей. Минут через пятнадцать снова появляется Ленка. Она входит спокойно, на лице ее написаны радость и глубокое удовлетворение.

„Марь Иванна, большое вам спасибо! Как вы меня выручили! Понимаете, приходит знакомая спекулянтка и приносит брошки. А у меня денег не хватает! Там разные были — зеленые, синие. Я выбрала этого. Смотрите, правда прелесть!“

На груди у Ленки был приколот ужасающего вида медный паук с длинными изогнутыми ногами и с огромной красной стекляшкой вместо живота — очень модная тогда брошка.

Ленка была вполне счастлива, а мне пришлось занимать, чтобы хлеба купить.

Это мелкий случай, бывали и посерьезнее. Так что никогда не бросайся помогать — дай человеку осмотреться, подумать, всегда выход найдется. Помогай, когда это действительно нужно».

Но мама была доброй и сама очень часто нарушала эту «заповедь».

Елка

Катеньке в день ее семнадцатилетия

Новый год мы всегда встречали с елкой. Уж так было заведено, что тридцать первого декабря в доме появлялось это колючее дерево. Оно расправляло сведенные веревками и морозом ветки и наполняло комнату свежим запахом хвои. Доставался ящик с елочными украшениями. За год мы успевали их забыть и теперь радостно узнавали знакомые игрушки. Вот мои любимые балерины, розовая и голубая. Сидят на качелях в ватных юбочках, покрытых сверху блестящим искусственным настом…

Андрюша и Марина. Довоенная елка

В послевоенные годы было трудно купить елку. У Павелецкого вокзала продавцов гоняла милиция, и они прятались по дворам и подворотням. Задача покупателя — найти продавца.

Вот такая была игра на свежем воздухе.

Наступает новогодний вечер, а елки у нас еще нет. Мы с Андреем изнываем от нетерпения. Наконец мама одевается и уходит, не говоря нам ни слова. Но мы знаем, что она пошла искать елку.

Мы начинаем ждать. На улице трещит мороз, Новый год неумолимо приближается, а мамы все нет. Наше беспокойство возрастает: «Купит ли? Не опоздает ли к Новому году? Успеем ли елку нарядить? И вообще, куда мама пропала?» В догадках и тревожных разговорах проходит время. Но вот открывается уличная дверь, теплый воздух из кухни, столкнувшись с морозом, обволакивает и маму, и елку «Ура! Скорей, скорей! Как же ты ее дотащила? Где купила?» Мама, промерзшая, с красными, распухшими руками, но радостно возбужденная оттого, что она дома после темной морозной улицы, начинает подробный рассказ о своем походе, который кончается встречей с мужиком, продающим елку у Даниловского универмага.

И этот рассказ, и сама мама, и елка, которая начинала оттаивать и шевелиться в углу, — это и был наш новогодний праздник.

Кошачьи истории

В нашей семье любили животных, всяких-разных, и лошадей, и собак, и кошек.