Осколки

Я помню только боль —
и ничего иного…
Но все же из молитв
всплывает исподволь
никак не вспоминаемое слово,
которое — единственный пароль…
Оно, быть может, ключ,
чтоб вырваться из плена —
несвежих простыней
и трещин в потолке,
бесформенных теней
на госпитальных стенах,
бессонницы, отточенной,
как нож на оселке.

Я помню только жар —
и ничего иного…
И из войны в войну
земной катится шар,
стирая в пыль завещанное слово
и обнажая лезвие ножа.
А нож, как видно, зол
и жаждет омовенья
в кровавом и шальном
безудержном пиру,
и видятся в окно,
как светопреставленье,
судьбина беспросветная
и тризна на юру.

Я помню только тьму —
и ничего иного…
Молюсь, чтоб вопреки
бессилью своему
я вспомнил ускользающее слово —
оно бы и прикончило войну…
Оно в последний раз
рвануло бы гранатой,
влепило пулю в лоб,
не чувствуя вины…
И сколотило гроб —
не для меня, солдата…
Для, наконец, законченной —
и навсегда — войны…

Война обманет

Война (сказать бы поточней)
Все ожидания обманет…
Здесь кто-то станет сволочней,
Кого-то здесь совсем не станет,
А кто-то, сдюживши в бою,
Дорогу к миру не осилит…
Война — проверка на краю…
И жесткий выбор: или — или…
И те, кто выжил, но не дюж,
Не устояв пред искушеньем,
Оставят здесь останки душ
И не заметят пораженья.
И потому слова молитв
Звучат в бою и после боя:
О, Боже, пусть душа болит…
Болит — останется живою.

Не до плача…

Ну, что ты, осень, плачешь у заставы?
Оплачь тогда и наших, и чужих…
Ни мы, похоже, ни они не правы,
Ну, так и что же — нам не целить в них?
Но здесь война. И значит — не до плача.
Слезою затуманивши прицел,
схлопочешь тотчас парочку горячих…
Кто первым бьет, тот, стало быть, и цел.
Вот так, сестра… Дождем да листопадом
смущать солдата — это смертный грех.
А вот убьют — тогда с тобою рядом
я стану, осень, и оплачу всех.

У меня все нормально…

У меня все нормально,
нормально,
нормально…
Под рукой автомат — вороненою сталью,
за спиною —
скала
неприступной стеною.
Все нормально, нормально, нормально со мною…
Ну, а то,
что в груди
непрестанно клокочет,
так ведь это, наверно, закончится к ночи.
А вообще — все нормально,
нормально,
нормально…
Правда, трудно дышать, будто воздух — хрустальный.
Но зато уж
от духов
не будет подвоха —
я их всех положил. Согласитесь, неплохо…
Что-то реже
становятся
сердца удары,
впрочем, может успеют еще санитары.
Я записку засуну в нагрудный карман.
У меня все нормально,
нормально,
норма…

Письмо п-ка Тушина

…Письмо прочел. И понял вас…
Да, справедливы ваши речи.
Но вы пошлите хоть бы раз
разведку гибели навстречу —
в ловушку, прямо на засаду,
когда нельзя, но — надо, надо…

* * *