Осколком оборванная жизнь

Дома царил настоящий праздник, праздник встречи солдата с семьей. Торжество было тихое. Иван Данилович безгранично любил детей и допоздна был с ними. Его радовало, что Нилуся на «отлично» завершает учебный год, что уже по-взрослому смотрит на жизнь, на свое будущее. А ей ведь только пятнадцать лет. Радовал и Алик живым характером да смышленостью…

Иван Данилович поднялся с рассветом. Перед уходом пришел к детям. Алик крепко спал и даже не шевельнулся. Нилуся проснулась, обхватила шею отца и, целуя, дрогнувшим голосом проговорила: «До свидания, папа. Береги себя».

У двери Иван Данилович безмолвно поцеловал жену. За ним, несмотря на его протесты, накинув на плечи шаль, вышла Анастасия Григорьевна, намереваясь проводить до машины.

— Тася, милая, не надо. Иди домой, — обхватив за плечи, так и ввел ее в квартиру. Потом стал медленно спускаться по ступенькам… Жалобный писк двери заставил его взглянуть вверх. Да, это была Анастасия Григорьевна. Опершись о перила, она провожала его печальным взглядом.

11

Вернувшись, Черняховский в узком кругу — были генералы В. Е. Макаров, И, С. Хохлов (второй член Военного совета), А. П. Покровский и П. И. Иголкин — не столько рассказывал о том, что и как было в Генштабе, а больше говорил о полученной директиве Ставки, подписанной Сталиным и Жуковым, которая окончательно утвердила уточненный план Белорусской операции «Багратион». На уточнение и предварительные наметки задач армиям ушло два часа.

— Товарищи, впереди трудная работа по составлению детального плана операции и плана подготовки войск, — сказал Черняховский. — В этом деле, Александр Петрович и Петр Иванович, я целиком полагаюсь на вас.

Вскоре стали прибывать командармы и члены военных советов армий.

Командующий кратко ознакомил их с последней директивой Ставки, с оперативным замыслом, с задачами, которые будет решать фронт на первом этапе операции. Затем более конкретно изложил задачи армий. Поделился и своими мыслями.

— Кажется, все, — произнес Черняховский. — Теперь, товарищи генералы, как вернетесь к себе, немедленно приступайте к разработке и планированию операции своей армии. Об одном прошу вас: полная скрытность работы штабов, сосредоточения и передвижения войск. Делать все так, чтобы противник не мог разгадать наши намерения и планы. Поэтому к разработке документации на проведение операции допустить самый ограниченный круг людей — начальника штаба армии, начоперотдела штарма, на-пальников родов войск, тыла. Все расчеты делать лично, никому не перепоручая и никого не привлекая. Писать только от руки. Никаких черновиков. Все расчеты и записки хранить в личном сейфе и при надежной охране. Перегруппировки производить только ночью. Днем в местах сосредоточения частей и соединений — тишина, костров не разводить, пищу готовить километрах в десяти — пятнадцати от их расположения… По телефону и радио — ни слова! Если потребуется переговорить со мной или что-нибудь уточнить, приезжайте или позвоните — сам приеду. — Помолчав, командующий продолжал — По сведениям нашего политуправления, в последнее время парторганизации частей фронта приняли в члены и кандидаты в члены партии многих солдат и офицеров. Всего в составе фронта на сегодня насчитывается сто шестьдесят две тысячи триста двадцать четыре коммуниста, что составляет пятую часть всего личного состава. Это позволяет нам создать в ротах не только партгруппы, но и полнокровные партийные организации. Поэтому, товарищи командармы и члены военных советов, было бы хорошо немедленно развернуть в дивизиях и корпусах краткосрочные курсы по подготовке ротных партийных и комсомольских организаторов и их заместителей из воинов, политически подкованных и проявивших себя в бою активистов, с таким расчетом, чтобы к 10 июня они вернулись в свои роты.

Когда совещание закончилось, командующий попросил остаться генерала Берзарина. И как ни было тяжело, он сказал Николаю Эрастовичу о новом назначении. Его лицо сразу изменилось: брови поползли к переносице, губы словно от боли сжались.

Ивану Даниловичу стало не по себе.

— Искренне говорю вам, дорогой Николай Эрастович, мне очень и очень жаль с вами расставаться… Я всегда помню ваше доброе и хорошее ко мне отношение, всегда дорожил и дорожу нашей дружбой и хочу, чтобы и дальше мы оставались такими же друзьями.

Иван Данилович проводил Николая Эрастовича до машины. Распрощались как родные.

Возвращался Иван Данилович лесными тропами, чтобы унять волнение, подышать воздухом…

С того дня, как командующий вернулся из Москвы, к нему было трудно попасть: он подолгу работал с Покровским и Иголкиным. Но как-то днем я все же «прорвался» с прибывшим из Москвы генералом И. И. Людниковым.

— Иван Ильич! Здравствуйте! С приездом, — идя от стола нам навстречу, Иван Данилович приветливо протянул Людникову обе руки. — Вот и опять вместе, и опять в преддверии решающего сражения. Прошу, — жестом показал на стул, что у столика, стоящего торцом впритык к письменному столу, а сам, зайдя по другую сторону, сел против Людникова. — Николай Иванович, присаживайтесь.