Осколок

Он даже особо не слушал, когда она диктовала ему свой номер телефона, и теперь не мог поверить, что полчаса назад отделался от женщины, у которой были с собой пятнадцать тысяч евро и она могла подтвердить его личность.

— О’кей, пойдемте со мной, — сказал он мужчине и взял его за рукав.

— Что? Куда? — Он попытался стряхнуть Марка, но тот вцепился в его дождевик.

— Мы пойдем в полицию. Вместе.

— Ни за что.

— Именно это мы и сделаем, а потом посмотрим, кто из нас двоих нуждается в медицинской помощи.

— Я сказал нет. Только не снова.

Марк опешил и выпустил его рукав.

— Снова? — повторил он.

— Сегодня я и так весь день провел с полицейскими и рад, что наконец-то отвязался от них.

— Полиция уже была здесь? — Марк указал на вход в «Пляж». — В бюро?

— Конечно, посмотрите внимательно на мое лицо. — Мужчина снял с головы капюшон. — Вы меня не узнаете?

«Узнаю, но не знаю почему».

— Вы не смотрели сегодняшние новости?

— Нет, а что?

— Счастливчик. Тогда вас миновала история Юлии.

— Юлия?

— Девочка-самоубийца в бассейне Нойкёльн. — Мужчина снова натянул капюшон и, сгорбившись — как это обычно делают высокие мужчины, — направился к своей машине на обочине.

Марк остался стоять и почувствовал, что с незнакомцем уходит еще одна частица его жизни.

— Что с ней случилось? — крикнул он мужчине вслед. — Скажите мне, что произошло?

Держась за ручку дверцы, мужчина в последний раз обернулся и посмотрел на него усталыми глазами, полными глубокой печали, какую Марк редко видел.

— Я не сумел предотвратить это еще раз, черт возьми, — сказал он и пнул колесо своего автомобиля. Его голос потонул в шуме уличного движения. — Юлия спрыгнула.

18

То, где человек черпает силы, является одновременно и его самым слабым местом. Это собственная семья. Не зря в мафиозных кругах часто убивают не самого врага, а всех тех, кто что-то для него значит: родителей, друзей, жену и, конечно, детей. Прежде всего детей, они ахиллесова пята мужчины. Особенно если это дочери, как у Кена Зуковски. Две из них, пяти и семи лет, ранним вечером играли в саду с листвой, собирали в маленькие кучки и обсыпали ею друг друга. Самой младшей приходилось смотреть на сестер из окна, сидя на подоконнике в теплом халате. Она была простужена и поэтому осталась в тепле дома. По крайней мере, так предполагал Бенни, который наблюдал за домом Зуковски с обеда. Между тем стемнело, но на всех этажах еще горел свет.

«Осталось недолго…»

Бенни в последний раз взглянул на смятый листок в руке; список, который он составил в последние дни нахождения в клинике. Ему пришлось писать его восковыми карандашами, потому что пациентам не разрешалось иметь острые предметы. После медобследования, когда было принято решение о его выписке, он так часто разворачивал и снова сворачивал листок, что тот начал рваться по линиям сгиба. И вот Бенни был всего несколько дней на свободе, а два из десяти имен в списке уже оказались вычеркнуты.

Бенни положил тонкую бумагу обратно в бардачок. Затем опустил правое плечо и наклонил голову набок, до хруста в позвоночнике. Тело не очень затекло. Арендованный автомобиль, который организовал ему Валка, идеально подходил для такого наблюдения. Нажатием кнопки сиденье можно было перевести в горизонтальное положение, в машине было автономное отопление, и к тому же она отлично вписывалась в район Вест-Энд: не элитная и не слишком дешевая, чтобы бросаться в глаза среди показных внедорожников и лимузинов.

Бенни зевнул. Несмотря на длительное ожидание, он, как обычно, не мог успокоиться и думал о том, как ситуация с Валкой могла зайти так далеко.

Их совместная история была типичной для Берлина, города пубертатных мечтаний. Потому что если кто-то хотел сделать карьеру здесь в столице, этой национальной богадельне, у него почти не было шансов попасть в ряды финансовой аристократии, крупных промышленников или влиятельных адвокатов. Хорошо оплачиваемая работа встречалась так же часто, как не загаженные собаками улицы. Иногда, в свете фонарей на Потсдамской площади или здесь, подальше, в Груневальде, можно было догадаться, как мог бы выглядеть весь город, если бы каждый четвертый не получал социальное пособие, а сорок процентов детей не жили бы за чертой бедности. Детей, которые мечтали — если вообще мечтали — только о карьере, с которой можно разбогатеть и без школьного аттестата, разъезжать на спортивных машинах и иметь много женщин; о карьере на футбольном поле и — как в его случае — в музыкальном бизнесе.