Осколок Радуги (СИ)

========== Последнее хельхеймское ==========

— Это было последнее хельхеймское предупреждение, Локи! — бросив в мою сторону шутливо-строгий взгляд, заявила Фригга.

Я виновато улыбнулся и поставил свою чёрную ладью на две клетки назад — туда, где она и должна была стоять.

Мы играли эту партию уже третий час, и положение складывалось явно не в мою пользу. Белых фигур на доске было значительно больше, чем чёрных.

Это была уже третья партия за день. Предыдущие два раза я проиграл. Мама, конечно, не издевалась надо мной, как сделали бы друзья Тора, хотя куда им обыграть меня в шахматы. Нет, Фригга после каждой партии начинала разъяснять мне мои ошибки и в конце обязательно убеждала, что ещё немного тренировок, и я смогу обыграть даже её.

Я упорно тренировался, но безуспешно. Поражение следовало за поражением. Наконец я не выдержал и стал незаметно переставлять фигуры, пока Фригга не глядела на доску. Настолько мне хотелось победы, и неважно было, каким образом я её одержу.

Первые два раза мама не заметила. Или сделала вид, что не заметила. На третий она ловко поймала меня за руку и велела поставить фигуру на место. Следующие две попытки сжульничать тоже с треском провалились.

«Ты в шахматы играешь, а не в подкидного дурака!» — Говорила Фригга всякий раз, поймав меня с поличным.

И вот, настало, по словам матери, последнее хельхеймское предупреждение. В наше время данное словосочетание давно стало фразеологизмом и утратило свой истинный смысл. В давние времена после такого предупреждения, если человек и дальше продолжал нарушать законы, его попросту убивали, то есть отправляли в Хельхейм прямым рейсом. За это оно и получило своё название. Но это было давно.

В устах же матери последнее хельхеймское предупреждение означало лишь, что далее последует наказание. Мы не первый день играли в шахматы, и я представлял примерно, что произойдет, если Фригга поймает меня ещё раз. Варианта могло быть два. Она могла слегка ударить меня по руке током при помощи магии и сделать так, что меня будет так бить всякий раз, едва я только подумаю о том, чтобы сжульничать. Это совсем не больно, скорее неприятно. Второй вариант нравился мне куда меньше. В этом случае мать просто забирала шахматную доску и молча уходила. В такие минуты я чувствовал себя виноватым, хоть и старался не подавать виду. Но сегодня у мамы хорошее настроение, вряд ли она поступит со мной так жестоко, и, вернее всего, будет ток. Что ж, можно рискнуть.

В тот момент, когда Фригга отвернулась, чтобы взять бокал с вином, я быстро переставил слона на одну клетку.

Внезапно мать резко обернулась и пристально посмотрела на меня. Лицо её изменилось до неузнаваемости.

«Заметила» — Понял я. — «Хотя странная, конечно, реакция. Слишком резкая. Наверное, всё-таки уйдет и не будет говорить со мной какое-то время».

Но в этот раз наказание превзошло все мои ожидания. Фригга встала и начала отрывисто читать сложное, незнакомое мне заклинание. Её лицо было серьёзным и собранным, вся мягкость и доброта во взгляде бесследно исчезли, словно бы их и не было. Я испугался. И не напрасно.

В какой-то миг я почувствовал, что моё сердце словно бы превратилось в неподвижный кусок льда, и кровь тоже заледенела. Конечности парализовало, я не мог шевельнуть даже пальцем. Я упал на пол. Дышать не получалось, я не мог вдохнуть воздух ни ртом, ни носом. Я попробовал закричать, но крик застрял в горле. Боль была дикой и стремительно распространялась по всему телу. Я понял: всё, конец, смерть. Неужели мама убьёт меня за жульничество? Поверить было трудно, почти невозможно, но факт оставался фактом. Я лежал на полу, умирая в страшных мучениях, а Фригга, закончив читать заклинание, воскликнула:

— Трус! Подлый, жалкий, ничтожный трус! — каждое её слово сочилось презрением и вместе с тем ужасной болью.

«Что же я такого натворил?» — Лихорадочно пытался сообразить я. — «Из-за чего она так сильно разозлилась?».

Это было моей последней мыслью. Дальше — чернота, пустота, бездна.

***

Очнувшись, я понял, что лежу на чём-то мягком. Голова кружилась, тошнило, всё тело нестерпимо болело. Я попробовал согнуть руку, и у меня это получилось, несмотря на боль.

На лбу у меня покоилась чья-то ладонь. Тёплая, согревающая. Я открыл глаза и увидел перед собой Фриггу. Она внимательно смотрела на меня, и мне даже показалось, что её губы тронула едва заметная улыбка. Но какая-то печальная, неуверенная. Однако в тот момент я не думал об этом. Я вообще не успел ни о чём подумать: меня захлестнули обида и боль предательства.

— Убери руку. — С трудом, но жёстко произнёс я. — Ты мне больше не мать. Как, скажи, я могу называть матерью человека, по вине которого едва не погиб? Я никогда не прощу тебе этого.

Фригга горько вздохнула, однако руку не убрала, а вместо этого изумленно спросила:

— Неужели тебе всё известно? Нет, невозможно, ты не мог узнать.