Осколок (СИ)

Мурлыкал, погружённый в светлые мечты Василий, пересекая плац, чтобы пройдя КПП, направиться к станции, до которой было что-то порядка трёх километров. Шагал, легко сжимая в руках небольшую котомку с вещами и поправляя съезжавшую с плеча планшетку с оформленными по всем правилам документами солдатскими.

Вот и КПП.

И Санёк курит, облокотясь на перила, не по уставу, да ночью кто увидит?

Одноклассник Василия, правда не очень они в школе были дружны, а вот служить попали вместе, и армейская сложная жизнь сделала их почти родными. Ну, не то, чтобы совсем близкими, холодок некий всегда присутствовал в их общении. Давала себя знать кулацкая жилка Санька. Батька-то его кулаком-богатеем был, Санёк, правда от него отказался, тогда так было надо.

Тут мне хочется небольшое отступление сделать.

Дед, Михайло, крепко дружил когда-то в далёком детстве и юности своей с батькой Санька. Только развела их судьба впоследствии. Батька Санька, ещё до того, как царя сбросили, в коммерцию ударился, батраков нанял и революцию встретил уже крепким кулаком. Какое было у него хозяйство, я не знаю точно, потому и описывать не буду. Но точно знаю, что когда раскулачили его, пошёл он в бандиты. Сколотил немалую ватагу удалых хлопцев и охоту затеял на человеков. В те годы, начало 20-х, дня не проходило, чтобы кого-то ногами вперёд на погост не носили. И добрая была в этом участь отца Саньки, да его удалых хлопцев. А Михайло, работая в тихой своей тюрьме ещё и в чине был повышен, и оченно хорошо надзирал за лихими хлопцами, коих иногда вылавливали всё-таки, стало быть, был в услужениях у новых властей и автоматически становился врагом лютым бывшему дружку-приятелю.

Но не про это я хотел сказать.

Летом, как вечерело, Михайло, дед, любил чай попить с семейством. Всё грызли баранки и прихлёбывали чай вприкуску. Вот тут-то и появлялся обычно батянька Санькин, всовывал в открытое окошко обрез свой бандитский, из трёхлинейки изготовленный, затвор передёргивал и ласково спрашивал: «Шо, Микола, тоби сейчас кончить, чи поживёшь трохи?» Это шутка такая у него была любимая.

Но опять не об этом я.

В середине 70-х, когда бабушка Матрёна уже стала совсем дряхлая, отец задумал продать хату и перевезти её к нам. Нашёл покупателя, сговорились о цене (копеечной, как я сейчас понимаю), пошёл в райсовет оформлять документы. Долго сидел в очередях, наконец осталась последняя подпись - председателя этого самого райсовета.

Записавшись на какой-то там день, Василий пришёл к назначенному времени, открыл дверь в кабинет и увидел: сидит за столом председательским тот самый бандит, кулак раскулаченный, дедов друг, шутник с обрезом, Санькин папенька, только постарел конечно сильно и в очках с толстенными стёклами.

И смотрели двое через стёкла друг на друга,

и узнали друг друга,

и видели в стёклах далёкие годы свои,

и молчали долго.

И в молчании этом сказали друг другу больше,

чем если бы говорили.

И поставил тот, что за столом сидел,

подпись свою на бумаге без вопросов,

и приложил без вопросов печать.

Вот я и думаю, с бандитами-то полезно бывает дружить. Глядишь, они к власти пробьются, а уж они-то пробьются, будьте уверены, и нужную подпись поставят вовремя.

Впрочем, я отвлёкся, а Василий-то с Санькой тем временем минут с пяток поболтали. Василий и говорит: «Привезу тебе из Москвы подарок, что ты хочешь?»

И на это Санька вдруг нехорошо пошутил: «Сапоги твои хочу!»

Похохотали всё ж над шуткой, и собрался было Василий трогаться дальше, только Санька сказал, что ждут его двое каких-то внутри КПП, а кто такие, он не знает.

И зашёл Василий внутрь маленького помещения КПП,

и увидел двоих, один просто сидел за маленьким столиком,

а другой собирал маузер - только что почистил,

и стали они требовать документы,

и убедились, что действительно перед ними он - Василий Бубл'eй,

и тогда встал тот, что маузер успел уже собрать,

и сказал он: «Ну что, контра недобитая, петь будем?»

- Что петь? - удивлённо не понял Василий.

- Арию Глинки «член на льдинке»! - И рукояткой маузера ка-а-к саданёт в зубы.

Сознание покинуло Василия мгновенно, и он не чувствовал, как хрустели разлетаясь с кровью зубы, как рухнул на пол и не знал, как потом очутился без сапог в камере, в Черниговской тюрьме.

- А как же Академия? Мне же на поезд... - свербило в каменной голове. Только не понятно, почему ноги босы... - Я же в сапогах был...